Крещение Руси. Освещение его в древнерусских летописях

Голос души автора сего…

Нынче мы отмечаем круглую дату – 2000-летие Христианства. Уже было

написано множество работ по этой теме, сколько было телепередач… И это за 9

с небольшим лет нашей российской «демократии». Христианство опять вошло в

моду. Теперь даже в Совете Федерации заседают представители крупных

религиозных конфессий. Правда главенство отдается христианству. Но почему

христианству ? Может потому, что оно явилось изначально золотой серединой

между замкнутостью иудаизма как конфессии, и нетерпимостью к инакомыслию и

«неверным» у ислама.

Несмотря на 20-летие воинствующего атеизма, христианство все же

осталось в русских. (20-летие воинствующего атеизма – это мое личное

мнение: я считаю, что когда Сталин пригласил к себе попов и разрешил им

открыть семинарии во время войны воинствующий атеизм кончился. Именно

ленинская политика была политикой атеизма. Сталин погубил «великое дело»

тов. Ленина.)

Но в чем были правы волхвы Киева и Новгорода, и позже – коммунисты, -

так это в том, что христианство губит человеческое(творческое) начало. Оно

– изначально чуждая религия. Христианство было чуждо свободолюбивым

славянам. Но то, что христианство – исконно русская религия – чистая

правда. Христианство не смогло бы утвердиться, если бы оно не имело военной

поддержки. Взгляд со стороны: «…православие (христианство) утвердилось на

Руси благодаря тому, что Владимир из-за своей алчности и жажды власти

продался Византии, которая помогла ему с администрированием и финансами…»

Начать порабощать собственный народ, родную кровь мог только очень жестокий

и беспринципный человек. А может он вовсе и не славянин по происхождению? В

этом свете теория норманистов выглядит очень убедительно. Но, теории -

теориями, а по историческим источникам все выглядит совершенно иначе.

Выбор веры

Религиозная политика князя Владимира в 980-е годы отличалась, как

кажется, известным налетом авантюризма, что, собственно, и неудивительно:

князь был чистокровным скандинавом, хотя и рожденным на Руси, и к

традиционной славянской вере относился, видимо, вполне скептически (как,

возможно, и ко всем остальным). Да и трудно предположить, что у вечных

странников-варягов, даже благородной крови, потомком которых он был,

оставалось после веков жизни на чужой земле за душой что-то особенно

святое. Княжеская авантюра нашла свое отражение в летописном рассказе об

«испытании вер», уже изложенном выше. Итак, в 986 г. к князю якобы

зачастили миссионеры из разных стран. Владимир выслушал всех, затем

осуществил «разведку» и после совета и зрелого размышления остановился на

восточном (византийском) христианстве ради красоты богослужения. Нужно

думать, что бродячий фольклорный сюжет «испытания вер» был призван

«облагородить» летописную историю, подменив сведения о княжеских поисках

новой политической ориентации, а соответственно — и веры, поскольку в

средние века (а кое-где и сегодня) эти вещи не разделяли: единоверец был

союзником.

Князь, видимо, поочередно давал понять мусульманам (Волжской

Болгарии), иудеям, западным и восточным христианам, что не прочь принять их

веру и закон, и, очевидно, следил за реакцией, взвешивая плюсы и минусы,

«за» и «против». Заметим, что Владимиру не пришло в голову сменить

славянское язычество на близкое балтийское или чуждое, но сходное в

основных принципах угро-финское: их носители (голядь, чудь, весь, меря и

пр.) сами зависели от Руси.

Князь выбирал между различными вариантами единобожия (монотеизма),

поскольку в сопредельных и доступных его влиянию землях просто не было

мощных государств, потенциальных союзников, исповедовавших иные религии (не

брать же в расчет далекую Индию или и вовсе запредельный Китай, куда

добирались разве что купцы по Великому шелковому пути). А европейские

языческие народы сами наперебой крестились. Конечно, окончательный выбор

был продиктован прежде всего экономическими соображениями: именно в

Константинополе испокон веков сходились торговые связи восточных славян со

всем средиземноморским миром, что порождало тесные отношения попеременного

сотрудничества-соперничества с империей. Но не следует забывать и

единственного в своем роде и тогдашнем мире византийского великолепия,

пленявшего не одно поколение славянских и варяжских купцов и воинов.

Отказавшись от ориентации на разгромленную Хазарию, Русь, вполне

естественно, обратилась в сторону Византии. Но если «хазарский» период не

привел к принятию иудаизма, период «византийский» мог открыться только

официальным крещением (т.е. утверждением государственного статуса

христианства) — иначе «разговор», диалог просто оказался бы невозможен.

Русь как бы взялась изучить «язык» интересного и нужного ей собеседника, но

с первого же момента, видимо, решила «выторговать» за этот шаг как можно

больше: династический брак князя с византийской принцессой и соответственно

полноправный статус в европейской политике. Добиться этого, особенно

принцессы, было нелегко — нужно знать унаследованное из античных времен

высокомерное отношение ромеев к варварам-язычникам, даже желающим

креститься.

Примерный ход событий, связанных с крещением князя Владимира и его

браком, восстановлен польским историком Анджеем Поппэ. Согласно его версии,

Владимир крестился 6 января 988 г. в Киеве, а не в Корсуни-Херсоне (близ

нынешнего Севастополя), как говорит летописец. Впрочем, среди историков

преобладают сторонники херсо-несского крещения. В качестве даты крещения

называют также 1 марта 987 г., есть сведения, что не от греческих, а от

болгарских (славянских) священников. Согласно летописной версии, Владимир

взял Корсунь, чтобы вынудить Византию отдать за него Анну. По более

убедительной реконструкции А. Поппэ, произошло это из-за отпадения

своевольного города от империи — князь выполнял здесь свои союзнические

обязательства, а город вернул императору в качестве своеобразного выкупа за

невесту. Летописная история крещения князя в Корсуни маловероятна еще по

одной причине: корсунское священство в вероисповедном плане отличалось от

константинопольского, и отношения между ними были весьма напряженными.

Странно было бы, ориентируясь на Византию, принимать крещение в непокорном

городе, исповедующем к тому же иной вариант вероучения.

Крещение Руси

Вскоре после крещения князя были окрещены и киевляне-язычники.

Принятие таинства было, как сказали бы сегодня, добровольно-принудительным.

Предварительно по велению князя низвергли идолы его собственного пантеона:

одни изрубили, другие сожгли, а Перуна привязали к конскому хвосту и

волочили его с горы к ручью, причем двенадцать мужей избивали идол палками.

«Делалось это, — говорит летописец, — не потому, что дерево что-нибудь

чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе».

Перуна кинули в Днепр, и специально приставленные люди отпихивали его от

берега до самых днепровских порогов, которые, видимо, воспринимались как

граница «своего» мира (такая граница может не совпадать с политической).

Власть князя, как видно, была весьма сильна: он решительно расправился с

идолами, не побоявшись народного возмущения. Более того, если верить

летописи, никаких волнений в Киеве и не последовало. А князь, не давая

язычникам опомниться, послал по всему городу глашатаев со словами: «Если не

придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или

раб, — да будет мне враг». Угроза достаточно серьезная.

Обратим внимание на места постройки церквей: они фактически заместили

языческие святилища, как бы унаследовав сакральность (священность) их мест.

Тот же механизм замещения будет в полную силу действовать и в народных

представлениях, приведя в итоге к возникновению новой картины мира на

основании синтеза языческой и христианской моделей. Противоречие между

верами с веками сгладилось, сошло на нет. Христианство, еще на византийской

почве включившее в себя многие элементы языческой народной магии, слилось в

сознании масс народа со славянскими верованиями и обрядами. У развитой

монотеистической религии (иудаизм, христианство, ислам) и магического

язычества есть нечто общее, а именно — признание существования «мира иного»

и его влияния на мир здешний и живущих в нем людей. Но это влияние и

взаимодействие миров трактуется по-разному. Религия — это диалог с высшим

существом, где человек, признавая свою подчиненность божественной воле и

надеясь получить посмертное спасение в результате милости Бога, обращается

к Нему с хвалой или просьбой. Других причин для молитвы, по сути, не

существует. Божество для религиозного сознания — высшая личность,

индивидуальность, совершенно свободная и подчиняющаяся только Своей воле.

Для магии иной мир населен множеством существ, которые тем не менее

являются мнимыми (как и христианские бесы), поскольку несвободны. Эти

ложные индивиды в принципе не отличаются от безличных слепых сил, с

которыми работает наука (имеющая некоторые общие основания с магией, в

частности предпосылку существования вечных неизменных законов, знание

которых позволяет осуществлять целенаправленную предсказуемую деятельность

по изменению мира). Объекты магии вполне поддаются управлению и

использованию, для чего следует овладеть магической техникой (заклинаниями,

тайными именами и т.п.). Тогда результат гарантирован.

Двоеверие

Традиционная вера и не собиралась умирать на Руси. Как писал иеромонах

Иоанн (Кологривов), русский католик, член ордена иезуитов, читавший в

середине XX в. лекции в Папском Восточном институте в Риме, «имена

языческих богов и самая память о них были вырваны из русской души, но

христианству тем не менее нс всегда удавалось укоренить в ней свои догматы

и верования. Евангельское учение и древние языческие представления

расположились одно над другими, и это положение не исчезло до наших дней.

Не только языческие обряды народ кое-где сохранил, но и самый дух

многобожия под христианскою внешностью; или, говоря еще яснее, русское

народное христианство представляет собою некое языческое христианство, где

многобожие представлено верованиями, а христианство—культом». Язычество

долгое время открыто сопротивлялось христианизации (полностью Русь была

окрещена в XII в.), а будучи наконец побеждено и уступив важнейшие позиции,

по-прежнему наполняло «низкие», бытовые уровни народной жизни, благополучно

сосуществуя с христианством, деля с ним сферы влияния и постепенно сливаясь

в единое мировоззрение, называемое в науке вслед за средневековыми

церковными авторами «двоеверием».

Еще в Риме пламенному раннему христианству, религии откровения и

жертвенного искупления, религии последних времен, когда конец привычно

устойчивого мира кажется совсем близким, почти ощутимым, пришлось

приспосабливаться к условиям длительного бытования, да еще и в статусе

государственной религии огромной пышной многонациональной империи. Так было

в Византии: культ Диониса, например, оказался заменен культом св. Георгия,

храмы в чью честь строились на местах былых Дионисовых святилищ, а

праздники совпадали с днями дионисий, — отождествление пространственное и

временное приводило к отождествлению самой христианской фигуры с языческой.

Так было на Западе. Так было и на Руси. Известно, например, что в Новгороде

церковь св. Власия стояла на Волосовой улице, а святой в ней был изображен

на иконе в окружении скота (ср. «скотья бога» Волоса). Таких примеров можно

было бы привести немало.

Как умирала языческая свобода…

Принесенное «из-за моря» и навязываемое княжеской властью христианство

было для русского смерда или простого горожанина своего рода «речью на

непонятном языке». Идеи ожидания Мессии (Спасителя) и его вторичного

прихода, самопожертвования во искупление человеческих грехов, линейного

времени и всеобщего воскресения мертвых «во плоти» в конце времен не имели

прямых соответствий в языческих представлениях о мире. Понятным в новой

вере было только то, что имело традиционные соответствия. Например,

эсхатологические ожидания, связанные с представлениями о грядущем конце

света, времен и Страшном суде как прологе «будущего века», Царства Божия,

могли как-то соотноситься с традиционным представлением о гибели мира и его

возрождении в новом качестве. Известен был и мотив смерти и воскресения

сына бога. В общем же, чтобы сделать язык новой веры понятным, необходимо

было установить соответствия старых и новых персонажей, т.е. осуществить

перевод. Такому «переводу» и был подвергнут языческий пантеон. Фигуры

верхних уровней иерархии совпали в новой модели с христианской «верхушкой»:

божественным семейством, ангелами, святыми, мифологические функции получил

и сам Христос. Произошло это фактически вопреки официальному объявлению

прежних богов демонами. Просто иначе объяснить массам новое учение едва ли

было возможно. В качестве бесов переосмыслились преимущественно низшие

существа языческой иерархии, а многие из них и вовсе сохранились в народных

представлениях без особых изменений.

Богородица и особенно Параскева-Пятница и Анастасия приняли, вероятно,

функции Мокоши (насколько они поддаются реконструкции); парные святые

естественно заместили мифических близнецов (близнечные мифы широко

распространены у многих народов; у индоевропейцев близнецы регулярно

связаны с конями. Георгий-победоносец и пророк Илия слились во едино с

образом Перуна. Христос стал пониматься как существо воплотившее суть три

ипостаси единого: Род, Сварог, Даждьбог.

И таких примеров можно привести множество.