Развитие страны на путях НЭПа: успехи, трудности, противоречия
Развитие страны на путях НЭПа: успехи, трудности, противоречия
Московский Государственный Университет
Экономики, Статистики и Информатики
Кафедра истории
КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА ПО ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА НА ТЕМУ № 22:
“Развитие страны на путях НЭПа: успехи,
трудности, противоречия.”
Выполнил студент Кособоков А.Л., факультет
Э и М, группа 102, шифр 96090
г. Москва 1997 г.
Развитие страны на путях НЭПа: успехи, трудности, противоречия.
СОДЕРЖАНИЕ:
Введение;
Кризис 1921 года;
Переход к нэпу;
Политическая борьба в годы нэпа;
Экономика: подъем и проблемы;
Заключение.
Введение
Возможно, годы нэпа для многих советских людей были лучшими годами
эпохи правления большевиков. Подъем экономики после разрушительной
гражданской войны несомненно стал возможным благодаря восстановлению, хотя
и не полного, рыночных отношений в советской экономике, отказа от многих
идеологических догм в экономике. Только благодаря нэпу большевикам удалось
удержаться у власти, окончательно устранить своих политических соперников в
лице других политических партий и внутренней оппозиции. Вместе с тем,
относительная либерализация экономики не привела к демократизации в
общественной и политической жизни в Советской России. Для любой, успешно
функционирующей рыночной системы, абсолютно необходима политическая
стабильность, гарантии собственности, инвестиций и т.д., однако ничего
подобного большевики предлагать не собирались. В этой ситуации развитие
частного сектора ограничивалось лишь мелким предпринимательством и
спекуляцией, что явно не способствовало успешному развитию экономики. Но в
целом, после нескольких лет террора переход к новой экономической политике
позволил поднять экономику Советской России из разрухи.
Начатый в стране, где люди умирали с голоду, нэп представлял собой
радикальный поворот в политике, акт колоссальной смелости. Но переход на
новые рельсы заставил советский строй на протяжении года с лишним
балансировать на краю пропасти. После победы в массах, которые во время
войны шли за большевиками, исподволь нарастало разочарование. Для партии
Ленина нэп был отступлением, концом иллюзий, а в глазах противников -
символом признания большевиками собственного банкротства и отказа от своих
проектов.
Кризис 1921 года
С конца 1920 года положение правящей в России партии большевиков
стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство,
отстояв в боях с белогвардейцами и интервентами землю, все настойчивее
выражало нежелание мириться с удушавшей всякую хозяйственную инициативу
экономической политикой большевиков.
Последние упорствовали, ибо не видели в своих действиях ничего
ошибочного. Это понятно: ведь “военный коммунизм” расценивался ими не
просто как сумма вынужденных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в
правильном направлении - к созданию нетоварной, истинно социалистической
экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее),
продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних рыночных
структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и
объясняли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному, и необходимо
было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества.
В новых же, мирных условиях, крестьянам следует набраться терпения,
исправно поставлять в город хлеб по продразверстке, а власть “разверстает
его по заводам и фабрикам”, оперативно восстановит на этой основе почти
полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству
долг - и тогда-то , по словам Ленина, “выйдет у нас коммунистическое
производство и распределение”.
В ответ один за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии,
в Среднем Поволжье, на Дону, Кубани, в
З. Сибири) вспыхивают антиправительственные восстания крестьян. К весне
1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек.
Недовольство перебросилось и в Вооруженные Силы. В марте с оружием в руках
против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта -
крупнейшей военно-морской базы Балтийского флота. В городах нарастала волна
массовых забастовок и демонстраций рабочих.
По своей сути, это были стихийные взрывы народного возмущения
политикой Советского правительства. Но в каждом из них в большей или
меньшей степени наличествовал и элемент организации. Его вносил широкий
спектр политических сил: от монархистов до социалистов. Объединяло эти
разносторонние силы стремление овладеть начавшимся народным движением и,
опираясь на него, ликвидировать власть большевиков.
В критической ситуации первой послевоенной весны руководство партии
большевиков не дрогнуло. Оно хладнокровно бросило на подавление народных
выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии.
Одновременно В.И. Ленин формулирует два принципа “урока Кронштадта”. Первый
из них гласил: “только соглашение с крестьянством может спасти
социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других
странах”. Второй “урок” требовал ужесточить “борьбу против меньшевиков,
социалистов-революционеров, анархистов” и прочих оппозиционных сил с целью
их полной и окончательной изоляции от масс.
В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства
с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны,
началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся
раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного
регулирования. С другой - в области собственно политической - “гайки”
оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы,
придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно
пресекались любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские
права населения. В этом заключалось первое, общее по своему характеру,
противоречие нэповского периода.
Переход к нэпу
Руководству РКП(б) стоило немалого труда убедить рядовых
коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего
на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций
усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными
капиталистами о концессиях “капитуляцию перед буржуазией”. Практически во
всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП(б) “за несогласие с
нэпом”. Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле
решений Х съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать
политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было
пущено в оборот выражение “экономический Брест”, намекающее не только на
вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое
аннулирование. Работники Наркомпрода мало считались с разницей между
разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью,
вернуться к политике продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны “низов” РКП(б) ее
Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную
Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В.И.
Ленин доказывал неизбежность новой экономической политики, подтвердив,
что она вводится не для обмана, а “всерьез и надолго”, возможно, на 5-10
лет. “Конечно, - говорил он, - приходится отступать, но надо самым
серьезным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому.
Усматривать в этом хитрость - значит подражать обывателям...”. Суть же
сложившегося соотношения классовых сил, было таково, что “или крестьянство
должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки,
или - борьба”.
Накануне Х Всероссийской партконференции В.И. Ленин еще раз уточнил
формулу предпринимаемого “отступления”, обозначив ее понятием
“госкапитализм”. Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся
через органы кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на
комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В
написанной в апреле 1921 г. брошюре “О продовольственном налоге” он
признал, что “еще много нужно и должно поучиться у капиталиста”, что “за
науку заплатить не жалко, лишь бы учение шло толком”. Прочитавший рукопись
брошюры Л.Б. Каменев написал В.И. Ленину в своем отзыве, что
большинству партработников она покажется “чем-то неслыханным, новым,
переворачивающим всю практику”, поскольку “весь аппарат (Губисполкомы,
комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении”.
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам
сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и
ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В.И. Ленин.
В конце 1922 г. Политбюро РКП(б) отклонило по его инициативе
чрезвычайно выгодную концессию английского предпринимателя Л. Украта. По
сведениям Г.Е. Зиновьева, “Владимир Ильич выступил против этой
концессии не потому, что условия Украта были плохи, а потому, что в конце
концов он себе сказал, он и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая
Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро
восстановившаяся, но пустившая козла в огород, такого козла как Украт”.
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В.И. Ленина и активно
поддерживающих его Л.Д. Троцкого и Л.Б. Красина не допустить
демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность
Наркомвнешторга была крайне расточительной. По мнению В.И. Ленина, даже
частичное открытие границ повлекло бы за собой “беззащитность русской
промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы
должны бороться изо всех сил...”.
Заявляя о том, что нэп вводится “всерьез и надолго”, лидеры
большевизма не упускали возможности подчеркнуть, что все это - “не
навсегда”. Недаром в начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое
внимание на правовую сторону регулирования частнохозяйственных отношений,
чтобы иметь против них наготове соответствующие юридические основания.
“Величайшая ошибка думать, - писал В.И. Ленин в марте 1922 г., - что нэп
должен положить конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору
экономическому”. В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП(б) специально,
например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных
соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном законодательстве
такие статьи, “которые в нужный момент обосновали бы прекращение
концессии”.
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных
трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и
спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с торгово-
посреднических услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься
организацией производства и торговли в их цивилизованных
“капиталистических” формах. К 1924 г. частный капитал держал под своим
контролем уже две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя
и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов,
руководство которых, пришедшее из ликвидированных главков и центров,
научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но
плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого
преувеличения можно поэтому было говорить о нарождении элементов
паразитического, спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших
ничего общего с теми образцами государственного капитализма, которые
существовали в развитых капиталистических странах Европы.
Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в
экономической жизни страны высказывал В.И. Ленину Н.А. Рожков (один из
лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1922 г. Он
отмечал, что для создания нормального госкапитализма “нужен какой-то
правовой порядок, исключающий нынешнюю диктатуру или, хотя бы частично ее
ограничивающий”. “Рабов, ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела
будут сейчас все тот же казённый тощий кошелёк высасывать, - продолжал
он, - Вы может быть и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без
юридических гарантий”.
Несмотря на это и подобные ему предупреждения, В.И. Ленин продолжал
колебаться между признанием неотложности мер по созданию нормального
госкапитализма (по поводу которого по его словам “даже Маркс не догадался
написать ни одного слова...”) и сохранением существующих взаимоотношений
между государственным и частнокапиталистическим укладами “на принципах
“кто кого”. Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях о
природе нэпа и государственного капитализма
Н.И. Бухарин. В одной из своих записок В.И. Ленину в июне 1921 г. он
писал, что нэп, это - “социалистическая диктатура, опирающаяся на
социалистические производственные отношения в крупной промышленности и
регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию хозяйства (натурально,
с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий, то здесь,
конечно, крупный капитализм. Но капитализм этот, поскольку он будет, он
тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику”.
Поворот РКП(б) в сторону нэпа вызвал во всем мире определенные
надежды на либерализацию советского режима, которые усиленно
подогревались эмигрировавшими из России кадетами, меньшевиками, эсерами.
Например, по мнению редакции меньшевистского “Социалистического Вестника”,
издававшегося в Берлине, “кто сказал А, должен сказать Б. Новую,
рациональную на подъем производительных сил рассчитанную экономическую
политику нельзя вести государственным аппаратом и методами,
приспособленными к экономической утопии и приведшими к экономической
катастрофе”. На очередь дня в Советской России, по их мнению, выдвинулся
вопрос “о демократической ликвидации большевистского периода русской
революции”.
Политическая борьба в годы нэпа
Введение нэпа ничуть не ограничило политический террор РКП(б) по
отношению к реальной и потенциальной оппозиции, препятствуя тем самым
политическому оформлению стихийного стремления трудящихся города и
деревни к демократическим правам и свободам. Сказав А, то есть допустив
известную экономическую свободу, РКП(б) не намеривалось говорить Б, то
есть ограничивать свои притязания на монополию власти, информации и т.д.
“Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем”, - твердо
заявлял по этому поводу В.И. Ленин.
С введением нэпа, но уже по другим причинам, резко усилилось
подавление инакомыслия и в рядах самой Коммунистической партии. Речь идет
о сильных антинэповских настроениях в РКП(б), которые угрожали отходом
от нее уверовавших в идеалы “потребительского коммунизма” определенной
части рабочего класса и мещанства. Так, в мае 1921 г. органами ВЧК была
перехвачена листовка с сообщением об образовании группы “активных
революционных рабочих Москвы”, которая задалась целью добиваться
освобождения трудящихся города и деревни “как от ига буржуазного, так и от
государственного капитализма”. Даже в коммунистической верхушке
профессионального движения зрело глухое недовольство мероприятиями
нэпа, которое прорвалось наружу во время 4-го съезда профсоюзов. 18 мая
1921 г. Коммунистическая фракция съезда отклонила резолюцию ЦК РКП(б) о
роли и задачах профсоюзов на том основании, что она сводит на нет функции
профсоюзов в деле защиты экономических интересов пролетариата перед лицом
нарождающегося капитализма. Председатель ВЦСПС М.П. Томский чуть не
поплатился за эту фронду с ЦК своим партбилетом (Ленин требовал от ЦК
исключения его из партии), но, к счастью для себя, отделался временным
направлением на работу в Туркестан.
Не меньшие опасения руководству РКП(б) должно было внушать и слишком
сильное тяготение части членов партии к нэпу в форме
частнопредпринимательской деятельности, также чреватое отступлением от
“чистоты” ее классовых принципов. В этой связи крайне любопытно
постановление Оргбюро ЦК РКП(б) 9 сентября 1921г. о недопустимости участия
коммунистов в организации и деятельности артелей на правах владельцев или
арендаторов средств производства, и совершенно категорически отказывалось в
праве участия “в каких бы то ни было частнохозяйственных организациях,
носящих явно выраженный профессионально-торговый характер”. Допускались
высокие оклады, тантьемы (премии с определенного процента оборота
капитала), гонорары и другие формы материального вознаграждения, но
только получаемые на государственной службе.
Резолюция Х съезда РКП(б) “О единстве партии”, принятая
применительно к донэповскому ещё периоду крайнего обострения фракционной
борьбы (дискуссии о партийном строительстве и о роли и задачах профсоюзов
в 1920 г.), теперь, в условиях нэпа, стала по воле ЦК и самого В.И.
Ленина выполнять функцию сдерживания слишком горячих антинэповских и
пронэповских настроений членов единственной правящей партии. Резолюция
запрещала не только “неделовую и фракционную критику” в адрес партийных
органов, но и даже возможность коллективного выражения мнений на основе
определенной политической платформы. В то же время ЦК РКП(б) получал
полномочия исключать из партии и даже выводить (до очередного съезда
партии) из состава Центрального Комитета его членов “за нарушение
дисциплины и допущение фракционности” двумя третями голосов ЦК и ЦКК. И без
того военизированная структура Коммунистической партии, сложившаяся в годы
“военного коммунизма”, под воздействием этой резолюции приобрела четкие
формы отношений господства и подчинения, разделившие партию на узкий
начальствующий состав и бесправную массу рядовых исполнителей. В этих
условиях другая важная резолюция Х съезда РКП(б) - “По вопросам
партийного строительства” - была обречена на невыполнение как раз по
тем ее пунктам, которые ставили на очередь дня задачи перехода к так
называемой “рабочей демократии”. Под ней подразумевалась “такая
организационная форма при проведении партийной коммунистической политики,
которая обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых,
активное участие в ней, в решении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, в
решении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном
строительстве”. Но обсуждение без критики - действие, лишенное какого бы
то полезного эффекта, разлагавшее РКП(б) с морально-политической точки
зрения.
Мало кто из тогдашних инакомыслящих (в смысле антибюрократических
настроений) коммунистов осознавал глубокую органическую зависимость
между антидемократическим устройством Советского государства и ограничением
внутрипартийной демократии. Не изменил своего отношения к данному вопросу
и В.И. Ленин. В своих последних статьях и письмах он лишь высказывался за
сохранение “устойчивости” руководящей партийной группы при помощи
увеличения количества голосов ЦК РКП(б) до 50-100 человек, чтобы, по его
словам, “конфликты небольших частей ЦК” не получили “слишком непомерное
значение для всех судеб партии”. Столь же “аппаратные” по своему
характеру меры предлагаются В.И. Лениным в отношении борьбы с
бюрократизмом. Задуманная им реорганизация Рабоче-Крестьянской Инспекции в
орган совместного партийно-государственного контроля, даже при самом
удачном подборе работников, не идет ни в какое сравнение с преимуществами
демократического контроля самого общества (через парламент, свободу
печати и т.д.) над исполнительной властью.
В осенние же месяцы 1923 г. по всей стране происходят ни доселе, ни
после невиданные в Советском Союзе массовые выступления рабочих в защиту
своих экономических интересов. В октябре месяце в стачках приняли
участие 165 тыс. рабочих. Обращает на себя внимание и тот факт, что
организаторами стачек в ряде случаев были члены РКП(б), объединившиеся в
нелегальные группы “Рабочее дело” и “Рабочая правда” в количестве до 200 и
более постоянных членов, не считая сочувствующих. Не случайно одним из
пунктов сентябрьского (1923 г.) Пленума ЦК РКП(б) стал вопрос о
деятельности нелегальных группировок в партии, с докладом по которому
выступил “шеф” ВЧК-ГПУ Ф.Э. Дзержинский. В своем горячем, но крайне
сбивчивом выступлении, он указывал, что “основной причиной, вызывающей у
рабочего класса оппозиционные настроения по отношению к Советскому
государству, является оторванность партии от низовых ячеек и низовых
ячеек - от масс. У нас, - продолжал он, - есть хорошая связь - это связь
бюрократическая; стол знает, что где-то знают, но чтобы мы сами знали,
чтобы секретарь (ячейки) знал - этого нет. Слишком уж многие коммунисты
увлеклись своей хозяйственной работой, увлеклись мелочами, аксессуарами
политической работы: празднествами знаменами, значками...”.
Взгляд Дзержинского на внутрипартийное положение, конечно, скользил
по поверхности аппаратно-бюрократического естества партийного организма,
высвечивая в нем достойные анекдота случаи бюрократического
“комчванства”. Назвать проблему такой, какова она на самом деле, означало
бы поставить под удар руководящую партийную группу в лице Г.Е. Зиновьева,
Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, захватившую в отсутствие В.И. Ленина контроль
за деятельностью партийно-государственного аппарата, а потому и ставшую
ответственной за неэффективность его работы. Решиться на критику
“тройки” мог только стоящий не ниже по рангу и авторитету член высшего
политического руководства, в меньшей мере с аппаратными манипуляциями по
подбору и расстановке кадров, наделением должностных полномочий и
привилегий и т.п. Не удивительно, что на роль неформального лидера
антибюрократической оппозиции внутри партии история вознесла члена
Политбюро ЦК РКП(б) и председателя Реввоенсовета Советской республики Л.Д.
Троцкого, у которого к тому времени, кроме перечисленных объективных
качеств, были и личные “обиды” на “тройку” ввиду ее стремления
“подмочить” его репутацию.
Однако, консолидировавшаяся вокруг Л.Д. Троцкого оппозиция не сумела
противопоставить правительственной программе выхода из экономического
кризиса сколь-нибудь обстоятельно проработанной альтернативы. Выступление
Осинского, Преображенского, Пятакова и В. Смирнова с “экономической”
резолюцией оппозиции в конце декабря 1923 г. не встретило сколь-нибудь
заметной поддержки, ибо они настаивали на роли директивного планирования
“сверху”, при наличии свободно устанавливаемых государственными трестами
оптовых цен для “достижения наибольшей прибыли”. Требование
либерализации монополии внешней торговли для открытия советского рынка
дешевым заграничным промышленным товарам (так называемая “торговая
интервенция”) сочеталась с требованием ужесточения кредитной монополии и
отсрочки завершения финансовой реформы. Данные противоречия были не
случайными, ибо в экономической платформе оппозиции нашли определенное
компромиссное решение идеи сторонников свободной торговли (Н. Осинский,
В.М. Смирнов) и директивного планирования (Г.Л. Пятаков и Е.А.
Преображенский). Как первая, так и вторая идеи, чтобы завоевать право на
существование, нуждались хотя бы в минимальной внутрипартийной
демократии. Но, с другой стороны, обе эти идеи были неприемлемыми для
приверженцев бюрократических методов управления, поскольку жесткое
директивное планирование требовало от партийно-хозяйственного аппарата
высокой ответственности, а свободная торговля, напротив, превращала его
функции в излишние.
Дискуссия о партстроительстве и об очередных задачах экономической
политики партии завершилась в январе 1924 г. на 13-й Всероссийской
партконференции. Оппозиция потерпела и в том, и в другом вопросе
сокрушительное поражение. Партийный аппарат охотно включил в лексикон
своих политических кампаний слова: “рабочая демократия”, “внутрипартийная
демократия”, “экономическая смычка города и деревни”, “неуклонное
возрастание роли планового начала в управлении экономикой”, - благо, что
за этими словами не стояло напряжение организационной деятельности,
подхлестываемого свободной критикой со стороны “низов”. Антибюрократически
настроенная часть “верхов” в лице оппозиции Л.Д. Троцкого и его
немногочисленных сторонников, оставшись изолированными от низов,
неизбежно должна была выродиться в политическую клику, подтверждавшую свою
лояльность к “аппарату” тогда, когда политическая и экономическая ситуация
в стране стабилизировалась, и, напротив, при малейшем ухудшении этой
ситуации, стремившуюся еще и еще раз пытать счастье в борьбе за власть.
Подтверждением этому являются “покаянные” речи Троцкого и других
оппозиционеров на XIII съезде РКП(б) в мае 1924 г. “Если партия, - говорил
Троцкий, - выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением
несправедливым, то он говорит: справедливо или не справедливо, но это моя
партия, и я несу последствия за ее решения до конца”.
На протяжении 1924 г. правящая верхушка РКП(б) срывала политический
капитал с критики взглядов Л.Д. Троцкого и его сторонников по проблемам
партийного строительства, экономической политики и даже истории
Коммунистической партии и Октябрьской революции. В начале 1924 г. Л.Д.
Троцкий опубликовал знаменитые “Уроки Октября”, где он на примерах
потерпевшей поражение германской революции прозрачно намекал на
“оппортунистические” поступки Зиновьева, Каменева, Рыкова и Сталина во
время вооруженного восстания в октябре 1917 г. и возносил собственную роль
в этих достопамятных событиях. В ответ на этот выпад партийный аппарат
организовал мощную пропагандистскую кампанию в партийной и советской
печати. В вышедших в свет многочисленных статьях и брошюрах указывалось
на “небольшевистское” политическое прошлое Л.Д. Троцкого, подчеркивались
его ошибки в период заключения Брестского мирного договора с Германией, в
период дискуссии “о профсоюзах”, и, конечно в период дискуссии 1923 г. по
вопросам партийного строительства и экономической политики. Из набора всех
этих ошибок и прегрешений складывалась довольно любопытная схема
политической эволюции автора “Уроков Октября”, который, согласно ей,
оказался большевиком поневоле, принявшим Октябрьскую революцию за
подтверждение своей теории “перманентной революции”. Как бывший меньшевик
Л.Д. Троцкий, естественно, принижал роль партийного аппарата и
необходимость строгой партийной дисциплины, а как “перманентник” -
недооценивал революционных возможностей крестьянства, способности его
средних слоев в союзе с пролетариатом бороться за построение
социалистического общества.
Сами организаторы кампании дискредитации Л.Д. Троцкого, конечно, ни на
йоту не верили в правдивость указанной схемы. По словам одного из ее
организаторов М.М. Лашевича, “мы сами выдумали этот “троцкизм” во время
борьбы против Троцкого”. То же самое признавал и Г.Е. Зиновьев: “...
была борьба за власть, все искусство которой состояло в том, чтобы
связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут
“троцкизм”.
Посредством идейной борьбы с “троцкизмом” правящая верхушка
Коммунистической партии не только добивалась фактического отстранения
Троцкого от участия в выработке основных направлений внутренней и внешней
политики, но и попутно решила для себя два важных вопроса. Во-первых, была
подготовлена идеологическая почва для теоретического обоснования более
серьезных экономических уступок крестьянству (поскольку политические
воззрения Троцкого трактовались ею как “антикрестьянские”). Во-вторых,
правящая верхушка РКП(б), действуя вопреки Уставу партии, оформила свою
политическую гегемонию над партией созданием в августе 1924 г. так
называемой “семерки” - нелегальной фракции Центрального Комитета, члены
которой (Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.В. Сталин, Н.И. Бухарин,
М.П. Томский, А.И. Рыков и В.В. Куйбышев) были связаны определенной
дисциплиной.
Экономика: подъем и проблемы
Вернемся теперь к экономической политике большевиков в годы нэпа.
Первой и главной мерой нэпа стала замена продразверстки продовольственным
налогом, установленным первоначально на уровне примерно 20% от чистого
продукта крестьянского труда (т.е. требовавшим сдачи почти вдвое меньшего
количества хлеба, чем продразверстка), а затем снижением до 10% урожая и
меньше и принявшем денежную форму. Оставшиеся после сдачи продналога
продукты крестьянин мог продавать по своему усмотрению - либо государству,
либо на свободном рынке.
Радикальные преобразования произошли и в промышленности. Главки были
упразднены, а вместо них созданы тресты - объединения однородных или
взаимосвязанных между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и
финансовую независимость, вплоть до права выпуска долгосрочных
облигационных займов. Уже к концу 1922 г. около 90% промышленных
предприятий были объединены в 421 трест, причем 40% из них было
централизованного, а 60% - местного подчинения. Тресты сами решали, что
производить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест
снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на
рынке. Закон предусматривал, что “государственная казна за долги трестов не
отвечает”.
ВСНХ, потерявший право вмешательства в текущую деятельность
предприятий и трестов, превратился в координационный центр. Его аппарат был
резко сокращен. Тогда и появляется хозяйственный расчет, означающий что
предприятия (после обязательных фиксированных взносов в государственный
бюджет) само распоряжается доходами от продажи продукции, само отвечает за
результаты своей хозяйственной деятельности, самостоятельно использует
прибыли и покрывает убытки. В условиях нэпа, писал Ленин, “государственные
предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет т.е. по сути
в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала.
Не менее 20% прибыли тресты должны были направлять на формирование
резервного капитала до достижения им величины, равной половине уставного
капитала (вскоре этот норматив снизили до 10% прибыли до тех пор пока он не
достигал 1/3 первоначального капитала). А резервный капитал использовался
для финансирования расширения производства и возмещения убытков
хозяйственной деятельности. От размеров прибыли зависели премии, получаемые
членами правления и рабочими треста.
В декрете ВЦИК и Совнаркома от 1923 г. было записано следующее: тресты
- государственные промышленные предприятия, которым государство
предоставляет самостоятельность в производстве своих операций, согласно
утвержденному для каждого из них уставу, и которые действуют на началах
коммерческого расчета с целью извлечения прибыли.
Стали возникать синдикаты - добровольные объединения трестов на
началах кооперации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием,
внешнеторговыми операциями. К концу 1922 г. 80% трестированной
промышленности было синдицировано, а к началу 1928 г. всего насчитывалось
23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности,
сосредоточив в своих руках основную часть оптовой торговли. Правление
синдикатов избиралось на собрании представителей трестов, причем каждый
трест мог передать по своему усмотрению большую или меньшую часть своего
снабжения и сбыта в ведение синдиката.
Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования
производилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла
широкая сеть товарных бирж, ярмарок, торговых предприятий.
В промышленности и других отраслях была восстановлена денежная оплата
труда, введены тарифы зарплаты, исключающие уравниловку, и сняты
ограничения для увеличения заработков при росте выработки. Были
ликвидированы трудовые армии, отменены обязательная трудовая повинность и
основные ограничения на перемену работы. Организация труда строилась на
принципах материального стимулирования, пришедших на смену
внеэкономическому принуждению “военного коммунизма”. Абсолютная численность
безработных, зарегистрированных биржами труда, в период нэпа возросла (с
1.2 млн. человек в начале 1924 г. до 1.7 млн. человек в начале 1929 г.), но
расширение рынка труда было еще более значительным (численность рабочих и
служащих во всех отраслях н/х увеличилась с 5.8 млн. человек в 1924 г. до
12.4 млн. в 1929 г.), так что фактически уровень безработицы снизился.
В промышленности и торговле возник частный сектор: некоторые
государственные предприятия были денационализированы, другие - сданы в
аренду; было разрешено создание собственных промышленных предприятий
частным лицам с числом занятых не более 20 человек (позднее этот “потолок”
был поднят). Среди арендованных частниками фабрик были и такие, которые
насчитывали 200-300 человек, а в целом на долю частного сектора в период
нэпа приходилось около 1/5 промышленной продукции, 40-80% розничной
торговли и небольшая часть оптовой торговли.
Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в форме
концессий. В 1926-27 гг. насчитывалось 117 действующих соглашений такого
рода. Они охватывали предприятия, на которых работали 18 тыс. человек и
выпускалось чуть более 1% промышленной продукции. В некоторых отраслях,
однако, удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных
обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значителен: в добыче
свинца и серебра - 60%; марганцевой руды - 85%; золота - 30%; в
производстве одежды и предметов туалета - 22%.
Помимо капитала в СССР направлялся поток рабочих-эмигрантов со всего
мира. В 1922 г. американским профсоюзом швейников и Советским
правительством была создана Русско-американская индустриальная корпорация
(РАИК), которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в
Петрограде, четыре - в Москве.
Бурно развивалась кооперация всех форм и видов. Роль производственных
кооперативов в сельском хозяйстве была незначительна (в 1927 г. они давали
только 2% всей сельскохозяйственной продукции и 7% товарной продукции),
зато простейшими первичными формами - сбытовой, снабженческой и кредитной
кооперации - было охвачено к концу 20-х годов больше половины всех
крестьянских хозяйств. К концу 1928 г. непроизводственной кооперацией
различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 млн. человек
(в 13 раз больше, чем в 1913 г.). В обобществленной розничной торговле 60-
80% приходилось на кооперативную и только 20-40% на собственно
государственную, в промышленности в 1928 г. 13% всей продукции давали
кооперативы. Существовало кооперативное законодательство, кооперативный
кредит, кооперативное страхование.
Взамен обесценившихся и фактически уже отвергнутых оборотом совзнаков
в 1922 г. был начат выпуск новой денежной единицы - червонцев, имевших
золотое содержание и курс в золоте (1 червонец = 10 дореволюционным золотым
рублям = 7.74 г. чистого золота). В 1924 г. быстро вытеснявшиеся червонцами
совзнаки вообще прекратили печатать и изъяли из обращения; в том же году
был сбалансирован бюджет и запрещено использование денежной эмиссии для
покрытия расходов государства; были выпущены новые казначейские билеты -
рубли (10 рублей = 1 червонцу). На валютном рынке как внутри страны, так и
за рубежом червонцы свободно обменивались на золото и основные иностранные
валюты по довоенному курсу царского рубля (1 американский доллар = 1.94
рубля).
Возродилась кредитная система. В 1921 г. был воссоздан Госбанк,
начавший кредитование промышленности и торговли на коммерческой основе. В
1922-1925 гг. был создан целый ряд специализированных банков: акционерные,
в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные лица и
даже одно время иностранцы, - для кредитования отдельных отраслей хозяйства
и районов страны; кооперативные - для кредитования потребительской
кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита,
замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки;
общества взаимного кредита - для кредитования частной промышленности и
торговли; сберегательные кассы - для мобилизации денежных накоплений
населения. На 1 октября 1923 г. в стране действовало 17 самостоятельных
банков, а доля Госбанка в общих кредитных вложениях всей банковской системы
составляла 2/3. К 1 октября 1926 г. число банков возросло до 61, а доля
Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48%.
Экономический механизм в период нэпа базировался на рыночных
принципах. Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из
производства и обмена, в 20-е годы проникли во все поры хозяйственного
организма, стали главными связующим звеном между его отдельными частями.
Всего за 5 лет, с 1921 по 1926 г., индекс промышленного производства
увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в
2 раза и превысило на 18% уровень 1913 г. Но и после завершения
восстановительного периода рост экономики продолжался быстрыми темпами: в
1927-м, 1928 гг. прирост промышленного производства составил 13 и 19%
соответственно. В целом же за период 1921-1928 гг. среднегодовой темп
прироста национального дохода составил 18%.
Самым важным итогом нэпа стало то, что впечатляющие хозяйственные
успехи были достигнуты на основе принципиально новых, неизвестных дотоле
истории общественных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали
государственные тресты, в кредитно-финансовой сфере - государственные и
кооперативные банки, в сельском хозяйстве - мелкие крестьянские хозяйства,
охваченные простейшими видами кооперации.
Совершенно новыми оказались в условиях нэпа и экономические функции
государства; коренным образом изменились цели, принципы и методы
правительственной экономической политики. Если ранее центр прямо
устанавливал в приказном порядке натуральные, технологические пропорции
воспроизводства, то теперь он перешел к регулированию цен, пытаясь
косвенными, экономическими методами обеспечить сбалансированный рост.
Государство оказывало нажим на производителей, заставляло их
изыскивать внутренние резервы увеличения прибыли, мобилизовывать усилия на
повышение эффективности производства, которое только и могло теперь
обеспечить рост прибыли.
Широкая кампания по снижению цен была начата правительством еще в
конце 1923 г., но действительно всеобъемлющее регулирование ценовых
пропорций началось в 1924 г., когда обращение полностью перешло на
устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были
переданы Наркомату внутренней торговли с широкими правами в сфере
нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: оптовые цены на
промышленные товары снизились с октября 1923 г. по 1 мая 1924 г. на 26% и
продолжали снижаться далее.
Весь последующий период до конца нэпа вопрос о ценах продолжал
оставаться стержнем государственной экономической политики: повышение их
трестами и синдикатами грозило повторением кризиса сбыта, тогда как их
понижение сверх меры при существовании наряду с государственным частного
сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной
промышленности, к перекачке ресурсов государственных предприятий в частную
промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а
устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил
чутким барометром, стрелка которого, как только государство допускало
просчеты в политике ценообразования, сразу же указывала на непогоду.
Но регулирование цен проводилось бюрократическим аппаратом, который не
контролировался в достаточной степени низами, непосредственными
производителями. Отсутствие демократизма в процессе принятия решений,
касающихся ценообразования, стало, “ахиллесовой пятой” рыночной
социалистической экономики и сыграло роковую роль в судьбе нэпа.
Однако, выход из кризиса не был таким уж гладким. В
1923 г., когда подъем только-только начал набирать силу, более быстрое
восстановление на селе в сочетании с медленно преодолеваемой
дезорганизацией рынка привело к падению цен на сельскохозяйственную
продукцию при одновременном резком повышении цен на промышленные товары. То
был “кризис ножниц цен”, как его стали называть по знаменитой диаграмме,
которую Троцкий, первый заговоривший об этом явлении, показал делегатам XII
съезда РКП(б). К осени кризис приобрел такие масштабы, что угрожал
парализовать товарообмен между городом и деревней, а следовательно,
подорвать едва начавшееся восстановление и вызвать неизбежную депрессию.
Причины его были, конечно, более сложными, чем те, на которые указывали
критики из оппозиции, сводившие все к отставанию промышленности и
отсутствию плана. Анализ его причин явился, таким образом, исходным пунктом
диспута между противостоящими тенденциями в экономической теории - диспута,
получившего развитие в последующие годы. Между тем уже в
1924 г. напомнил о себе второй отрицательный фактор. Новая серьезная засуха
обрушилась на зерносеющие районы юга и юго-восточной части европейской
России, которые еще не полностью оправились от трагических последствий
недорода 1921 г. Тем самым обнаружилась непрочность подъема сельского
хозяйства. Последствия на этот раз были не столь катастрофическими:
население пострадавших областей насчитывало 8 млн. человек. И все же они
ощущались еще и три года спустя.
Сколь ни блестящи были успехи в экономике, ее подъем ограничивался
жесткими пределами. Достигнуть довоенного уровня было нелегко, но и это
означало новое столкновение с отсталостью вчерашней России, сейчас уже
изолированной и окруженной враждебным ей миром. Мало того, наиболее
могущественные и богатые капиталистические державы вновь начинали
укрепляться. Американские экономисты подсчитали, что национальный доход на
душу населения в конце 20-х годов составлял в СССР менее 19% американского.
Восстановление производства и стабильность денежной единицы были
оплачены дорогой ценой: экономией даже на самом существенном. В стране, где
культура рассматривалась как первая национальная необходимость, приходилось
урезывать даже расходы на школу. По-прежнему тяжким оставалось положение с
беспризорными: миллионы детей, брошенных на произвол судьбы, являли собой
печальное зрелище. В то же время была восстановлена государственная
монополия на водку - немаловажная статья дохода государственного бюджета, в
прошлом осуждавшаяся революционерами как “аморальная”. Правда, таким путем
надеялись организовать более эффективную борьбу с частным производством
алкоголя - губительным самогоном. На практике пьянство разрасталось.
В подобных условиях большевики, стоявшие у власти, не могли
удовлетвориться только восстановлением страны. Вся их деятельность велась,
разумеется, не во имя простого возврата к производственным уровням
довоенной и дореволюционной России; оправдать эту деятельность могла
совершенно иная цель: власть.
Заключение
Итак, какое же значение имел нэп для России? Основным успехом нэпа,
безусловно является восстановление разрушенной экономики в стране, которая
после революции оказалась в международной изоляции, из которой эмигрировало
значительное число специалистов, интеллигенции, одним словом, той части
общества, которая необходима для нормального развития государства. В этих
условиях проведение достаточно успешной экономической политики является
несомненным успехом новой власти. Однако именно по той причине, что в
результате революции и последующей гражданской войны Россия лишилась
квалифицированных кадров, неизбежны были ошибки и просчеты в экономике.
Главными противоречиями в годы нэпа являлось явное расхождение в
экономической политике и политической системе России. Именно в годы нэпа,
когда с одной стороны в экономике происходили изменения направленные на
“реабилитацию” товарно-денежных отношений и введение элементов свободной
рыночной экономики, пусть даже и очень ограниченной и всецело находящейся
под контролем государства, в то же самое время окончательно установилась
большевистская монополия на власть. Именно в годы нэпа большевики
окончательно разделались со своими политическими противниками и к тому же
именно в это время установилась жесткая структура внутри партии
большевиков, фактически не допускающая образования фракций и иного
“вольнодумства” в РКП(б).
Следствием этих противоречий явились и главные трудности эпохи нэпа.
Как ни значительными были темпы развития экономики Советской России, лишь к
1926-1927 годам удалось достичь экономических показателей довоенных лет.
Политическая нестабильность, отсутствие гарантий частной собственности,
слишком жесткий контроль со стороны государства над экономикой, наконец
откровенно враждебное отношение к “нэпманам” со стороны как государства,
так и со стороны значительной части нового общества привели к тому, что
основной частный капитал пошел в основном в спекулятивные посреднические
операции, но не в долгосрочные производственные проекты, которые были
действительно необходимы экономике. По этой же причине не удалось достичь и
значительного притока иностранного капитала, чему в немалой степени
способствовала и внешнеэкономическая политика большевиков.
Все эти факты наводят на мысль, что все-таки нэп был именно
вынужденной мерой, к которой большевиков заставили прибегнуть чрезвычайные
обстоятельства. Развал экономики требовал решений, однако террор не был в
состоянии решить проблемы, стоящие перед Россией. Пойти на полное снятие
всех ограничений на пути свободной рыночной экономки большевики не могли -
это означало бы слишком уж явный отказ от собственных позиций, а в конечном
счете - потеря власти. Свободная рыночная экономика подразумевает и
свободное общество - и тогда конец власти большевиков. Однако и ничего не
делать тоже невозможно - страна находилась на грани голодной смерти.
Сохранение власти - вот цель, заставившая Ленина пересмотреть свои подходы
к построению нового общества. Да Ленин это и не скрывал: “Мы еще вернемся к
террору”, - говорил он. Последующие события убеждают в правильности такого
подхода. К террору действительно вернулись, и вернулись надолго и всерьез.
Так, что может быть действительно годы нэпа были лучшими годами эпохи
правления большевиков.
Литература:
История Советского Союза. Джузеппе Боффа. “Международные отношения”,
Москва, 1994
Экономическая энциклопедия. Т.2. Москва, 1975.
Вайнштейн А.Л. Цены и ценообразование в СССР в восстановительный
период 1921-1928 гг. Москва, 1972.
Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики.
Москва, 1972.
История Советской России. Карр Э. Москва, 1989.
|
