рефераты
рефераты
Главная
Зоология
Инвестиции
Иностранные языки
Информатика
Искусство и культура
Исторические личности
История
Кибернетика
Коммуникации и связь
Косметология
Криминалистика
Криминология
Криптология
Кулинария
Культурология
Литература
Литература зарубежная
Литература русская
Логика
Военная кафедра
Банковское дело
Биржевое дело
Ботаника и сельское хозяйство
Бухгалтерский учет и аудит
Валютные отношения
Ветеринария
География
Геодезия
Геология
Геополитика
Государство и право
Гражданское право и процесс
Делопроизводство

И.С. Тургенев в Буживале


И.С. Тургенев в Буживале

Жизнь и творчество Тургенева

в БУЖИВАЛЕ (Франция)

Автор: Степура Антон Юрьевич.

Студент МАТЕМАТИЧЕСКОГО КОЛЛЕДЖА

БУЖИВАЛЬ

«Мы с Виардо приобрели здесь прекрасную виллу — в трех четвертях часа езды

от Парижа, я отстраиваю себе павильон, который будет готов не раньше 20

августа,— но где я немедленно поселюсь... Я езжу в Париж три раза в

неделю».

Это писано летом 1875 года. «Здесь» — Буживаль, недалеко от Сен-Жермен,

на берегу Сены.

Видимо, купили они сообща. Вилла называлась «Ясени». С набережной ворота

вели в парк. (Они и ныне существуют. На них доска с обозначением, что тут

жил «знаменитый русский романист Иван Сергеевич Тургенев».) Две дороги,

усыпанные песком, подымались вверх к дому. Вокруг кусты, зелень, чудесные

ясени, плакучие ивы. Как и в Бадене, много воды. Она скоплялась в

бассейнах, бежала ручейками, среди бегоний, фуксий по лужайкам, мшистых

огромных деревьев. Главный дом, где жили Виардо, наверху. У Тургенева

небольшой деревянный домик в швейцарском духе, недалеко от дома — все в

цветах, зелени. В нижнем этаже дома столовая и гостиная. Выше большой

кабинет, много книг, картин, мебель обита темно-красным сафьяном. Из

углового окна вид на Сену — на ней те же баржи, что и теперь, лодки,

кабачки под ивами и тополями. Зеленые луга, коровы. Голубизна далей — тогда

все было просторней, более деревенское. Еще этажом выше — спальня и комната

для гостей.

Сюда выезжали каждую весну из Парижа, с rue de Douai, в каретах, медленно

и основательно кативших по шоссе, с сундуками, баулами, картонками — на все

лето. (Как бы парижское Нескучное или Царицыно.) Лишь ноябрьские туманы

загоняли в город.

Собиралась вся семья: семидесятипятилетний Луи Виардо, Полина, дочери —

Клавдия Шамеро и Марианна Дювернуа, сын Поль. Приезжал — возвращаясь из

Карлсбада с леченья или из России (там бывал чуть не каждый год),—

Тургенев. Случалось, что и ученицы Ви-ардо жили тут в пансионе по

соседству.

Жизнь шла тихая, старчески-закатная, Тургенев, как всегда, работал. К

Буживалю имеют отношение «Сон» «Рассказ отца Алексея» и позднейшие «Клара

Милич» «Стихотворения в прозе», предсмертные наброски Осенью 76 года здесь

переписывалась «Новь» — и очень многие письма помечены Буживалем (Тургенев

всегда тщательно означал даты и место — любил, чтобы и ему указывали их).

Видишь его здесь полубольным и грустным, с подагрою, нередко в пледе,

медленно прогуливающимся по парку (в лучшие относительно годы, до последней

болезни) . Очень это не похоже на его молодость в Куртаве-неле, но ни от

чувств Куртавенеля, ни от самого поместья ничего более не осталось.

К молодости, красоте тяготение неизбывно. Вот Диди расставляет у него в

кабинете, рядом с окном на Сену, кисти, краски на мольберте, тут для нее

поставленном. Это видная молодая женщина с черными блестящими волосами,

острыми чертами лица, глубокими синими глазами. Обликом напоминает мать.

Она тоже умеет петь — Полина обучала ее. Но занимают больше кисти, краски.

Диди с детства рисует. В годы Бадена дарила Тургеневу ко дню рождения

«Святое Семейство» — здесь пишет пейзажи, натюрморты.

Тургеневу нравится, что она близ него. Может быть, он дает ей советы,

критикует, хвалит. Снизу, с крокетной площадки, тоже молодые голоса,

щелкают шары, смех:

ученицы забавляются не столь веселой игрой. Накидывая на плечи пестрый плед

— летом нередко холодно — спускается он вниз и под ясенями садится на

скамейку, смотрит, как играют. Ученицы разноплеменные: южная красавица

Гаргани — венгерка; мечтательная Фермерн, чудесное контральто — немка. Ромм

— русская. Все как на подбор высокие, стройные. В Париже, увидав их раз в

салоне Виардо, Тургенев окрестил всю тройку «анабаптистами» из «Пророка» —

так и осталось за ними название. Опять похоже на Лаврецкого и молодежь,

только не в Орле на Дворянской, а на латинской земле, и Лаврецкому

шестьдесят лет. Анабаптисты относят к нему с благоговением — это великий

писатель, такой приветливый и грустный человек, даже такой красивый,

несмотря на возраст. Возможно, и он тряхнет стариной, сыграет партию, да

вряд ли барышни решатся обыграть его. Хотя боязни к нему нет. Кому он

страшен? Кого обижал из малых сих? (Не то что Виардо: от нее, случалось,

плакали статные ученицы — потом мирились, целовались — до ближайшей ссоры.)

Долго ему под ясенями, однако, не усидеть. Из дому бежит прислуга.

. Господина Тургенева спрашивают...

Или:

— Приезжая дама очень хочет видеть по делу господина Тургенева.

Это соотечественники. Виардо не особенно их ласково встречает, все-таки

они просачиваются. Может быть, молодой, рыжеватый, с бородкой клочьями и в

косоворотке народник, будущий Златовратский, приехал «ознакомиться со

взглядом нашего знаменитого писателя на революционное движение», выяснить

окончательно, «как он относится к прогрессу» — и заодно пожурить за

«постепеновщину», за то, что в «Нови» «недостаточно выведено положительных

типов» и т. д.

— В России назревают события,— осведомляет юнец.— В Петербурге сейчас два

правительства: одно — в Зимним дворце, другое — в конспиративной квартире

исполнительного комитета...

Все это Тургенев знает, но ничего не поделаешь, надо слушать. Он

полулежит — громадный, с серебряной головой, кутает ноги пледом.

— Вы уж меня извините,— говорит высоким, пришепетывающим тенором,— за

такую позу. Больной старик... Да, да, я преклоняюсь пред самоотвержением

русской молодежи. Я вам очень благодарен за ценные указания. Разумеется, я

сделал в «Нови» промах...

Посетитель оглядывается по сторонам. Видимо, обстановка его смущает, и

собственная косоворотка, и бородка козлиная.

— Вы здесь вдали от гущи жизни. Для уловления нарождающихся типов

необходимо быть, так сказать, внутри, а не вовне...

Это больное место Тургенева. За «гущу», за якобы «измену» родине

(«променял на Францию») кто только не корил его? (А когда умер Флобер и

попробовал Тургенев собирать на памятник ему в России, эта милая Россия в

ярости на него набросилась!)

Может случиться, что народник вытащит-таки из-под полы, пыжась и

краснея, трубочку рукописи, где «выведены» в поучение Тургеневу и

«положительные» типы будет рассказано, как честная учительница с не менее

честным учителем ушли в народ и что из этого получилось.

Терпелив Тургенев. Прочтет, одобрит, перешлет Стасюлевичу — нельзя ли

«тиснуть» в «Вестнике Европы»? Из своих средств даст аванс... (Одна из

причин нелюбви Полины к землякам.)

Или же не народник, а щебечущая дама дожидается. Под вуалькой, в джерси,

с турнюром и юбкой в воланах.

— Иван Сергеевич, я такая ваша поклонница... позвольте представиться...

обожаю ваш талант, мне бы хотелось автограф.

Это — в лучшем случае. А то — похлопотать за сына. Его надо поместить в

гимназию, на казенный счет, так вот не может ли он дать письмо... При его

имени... с его известностью.

— А сколько лет вашему сыну? Тургенев берется за перо.

— Пятый пошел.

— Ну, в таком случае не возьмут.

— Ах, знаете, я на всякий случай вперед. Нахожусь проездом в Париже,

думаю: надо навестить Ивана Сергеевича, он такой добрый, а Олег подрастет,

ему пригодится рекомендательное письмо. Да заодно и подпись знаменитого

писателя.

Вероятно, не так уж благословлял в сердце своем «Иван Сергеевич» разных

мамаш и Олегов, но письма писал, пока в дверь не стучала твердая рука

Виардо: конец аудиенции, господина Тургенева ожидают к завтраку (или к

обеду, или еще что).

Вечером вист — одно из приятных для него развлечений. А 18 июля в доме

праздник: день рождения Полины. (В Баден он всегда приезжал к этому времени

из России. В Буживале не совсем так.)

Разумеется, делает Тургенев подарок: за несколько дней катит в карете в

Париж, в Salle Drouot. Там он завсегдатай.

Его кличка Grand Gogo russe (большой русский простофиля). Это значит, что

нетрудно его облапошить — и действительно, нет ничего легче. Он разыщет

какую-нибудь камею, шаль, миниатюру. Переплатит, робко свезет домой.

Подарок будет принят с царственным благоволением, как самоочевидный шаг.

Черные глаза лишний раз блеснут. Лишний раз поцелует он красивую некогда

руку.

И анабаптисты не отстанут. К торжественному дню заказывают они в Париже

огромнейший букет красных роз, букет-монстр, чтобы умилостивить госпожу. К

ним присоединяются еще две ученицы — подношение от пятерых.

Полина все-таки дает утром урок.

Стучат. Въезжает целый куст роз. Она сразу понимает, в чем дело, но

слегка играет: хмурится, делает недоуменное лицо... За дверьми шепчутся

остальные четыре девицы.

— Что такое? Откуда это? В букете пять визитных карточек. Она медленно

вынимает их, по одной, медленно, как бы плохо разбирая, читает.

— Ну какие глупые, что это за пустяки!

Но анабаптисты уже ворвались, виснут на ней, целуют.

Разумеется, парадный обед, с шампанским, индейками, мороженым. Вечером

гости. Ученицы будут петь. Может быть, и Полина вспомнит былое, остатками

знаменитого голоса споет «О, только тот, кто знал свиданья жажду...» —

сверкнет непогасшими глазами, вновь одно сердце взволнует.

А потом кончится этот день. Один останется Тургенев у себя в chalёt — как

и всегда. В угловом окне, над Парижем, бледное зарево. Летние звезды в

небе. Лампа под зеленым абажуром на столе. Как некогда в Куртавене-ле — шум

крови в ушах, шорох — неумолкаемый лепет деревьев, капля падает с легким

серебристым звуком. Тончайшее сопрано комара. И — ощущение ушедшей жизни.

В полночь было страшновато в уединенном Куртаве-неле, могло пригрезиться

что-нибудь, почуяться. Но тогда — молодость. Хоть ненадолго — да увенчанная

любовь. И тот неведомый мир, чуть приоткрывавшийся, был Далеко: едва давал

о себе знать. Теперь он рядом. Совсем приблизился, как кошмар «Сна». Тайные

силы, грозные и недобрые, может быть, и могли заколдовать и покорить ему

ту, около которой (в неравной борьбе) прошла жизнь. Но вот не заколдовали.

Не обратно ли? Не им ли овладели — приковали к «краешку чужого гнезда»?

Возможно, встанет monsieur Tourgueneff, в тишине ночи обойдет сад и,

вернувшись, запишет у себя в дневнике: “Самое интересное в жизни - смерть”.

Литература:

Весь ТУРГЕНЕВ – (1942 год издания)



© 2009 РЕФЕРАТЫ
рефераты