Марджани
Марджани
Шигабутдин ибн Багаутдин ибн Субхан ибн Абд-ал-Карим ал-Казани ал-
Марджани родился по новому стилю 16 января 1818 г. в селе Ябынчи нынешнего
Арского района Татарской АССР.
Приведем некоторые сведения из родословной Ш. Марджани, так как в те
времена судьбы людей в большинстве случаев если не решались, то во многом
определялись их происхождением, принадлежностью к тем или иным социальным
кругам.
Корни его родословной берут свое начало от деревни Марджан, чем и
об'ясняется его прозвище - тахаллус ал-Марджани. Дед Ш. Марджани - Субхан
ибн Абд-ал-Карим, уроженец деревни Чаки ал-Кубра (ныне Арский район ТАССР),
был довольно просвещенным человеком своей эпохи. Он длительное время
являлся имамом (настоятелем мечети) и мударрисом (учителем медресе) села
Хусна, находящегося недалеко от Арска. Выдержав соответствующие экзамены у
оренбургского муфтия ал-Бурундуки, он по указу получил должность муллы и
мударриса. Ш. Марджани отмечает, что это был первый официальный указ,
оформленный на русском языке и датированный 1811 г.
Отец Ш. Марджани - Багаутдин ибн Субхан родился в январе 1787 г. в
деревне Чаки ал-Кубра. Он юношей уезжает в Бухару и устраивается в медресе
"Турсуния", общается с просвещенными людьми, много читает классиков Востока-
Хафиза, Саади, Навои, Физули и других. Несмотря на уговоры эмира Бухары
Хайдара ибн Магсума, который, желая оставить его в Бухаре, сулил ему то
должность преподавателя, то прельщал карьерой судьи, Багаутдин, проучившись
в Бухаре 12 лет, в 1814 г. возвращается на родину и начинает преподавать в
деревне Ябынчи. В 1821 г. получив официальный указ на право продолжить свою
прежнюю деятельность, он переезжает в деревню Ташкичу, где и остается до
своей смерти.
Дед и отец Ш. Марджани обладали большими познаниями в области истории,
любили рассказывать о различных событиях минувшего. Ш. Марджани с детства с
большой охотой слушал эти рассказы и, вполне вероятно, что интерес к
истории сложился у мальчика уже тогда, так как биографы отмечают его
увлечение историей с ранних лет.
Большая сосредоточенность, необычайная в ребенке сила воли выделяли его
среди остальных детей в семье. Рано лишившись матери, будущий ученый
воспитывался в довольно суровой обстановке. По всей вероятности, между
властным отцом и сыном происходило немало стычек. Положение усугублялось
тем, что мальчик рос под надзором мачехи. От нее Ш. Марджани немало
доставалось. Во всяком случае, своих учеников он впоследствии не раз
предупреждал: "Детей своих никогда не бейте! Особенно остерегайтесь бить по
голове! Я в детстве натерпелся немало".
Начальное образование Ш. Марджани получил в медресе своего отца, в
деревне Ташкичу. Это медресе в свое время было довольно известным в
Казанском крае. Не случайно Абдуссалям ибн Урай, учитель Батырши, стоявшего
во главе освободительного движения татаро-башкирских крестьян в XVIII в.,
был мударрисом этого медресе. Историк А. П. Чулошников, сообщает этот факт,
ссылаясь на "Мустафад ал-ахбар...", и указывает, что в этой школе
происходило "уже усовершенствование и углубление" знаний Батырши. Как
отмечает Марджани, в этой школе учениками Абдуссаляма были написаны и
переписаны немало оригинальных книг, в том числе и по истории.
Ш. Марджани не ограничивался изучением предметов, преподаваемых в
медресе, он часто засиживался в домашней библиотеке, прилагая немалые
усилия для понимания арабских и персидских книг.
Склонность серьезно размышлять о прочитанном, стремление выяснить
истинное положение вещей замечается у Ш. Марджани с юношеских лет. Так,
биографы отмечают, что уже в 15 лет он задавал учителям такие вопросы,
ответить на которые было далеко не просто. В поисках удовлетворительного
ответа он читает произведения различных авторов и, обнаруживая расхождения
в толковании одних и тех же положений, стремится доискаться истины.
Исследователи отмечают у него критическое отношение к первоисточникам уже с
ранних лет.
С 17 лет Ш. Марджани принимает участие в преподавании в медресе своего
отца и, будучи неудовлетворенным учебником по морфологии персидского языка,
сам берется за его составление.
В эти же годы он проявляет интерес к исследованию древностей, читает
надписи на надмогильных камнях, находящихся невдалеке от родной деревни.
Бухара. По сложившейся традиции медресе г. Бухары в первой половине XIX
века в силу отсутствия у татар светских учебных заведений являлись
своеобразными "лицеями" и "благородными пансионами" для детей более или
менее зажиточных татар. И, естественно, родители Ш. Марджани, желая
продолжить образование сына, в 1838 году отправили его с попутным торговым
караваном на учебу в Бухару.
Это путешествие, длившееся около семи месяцев, помогло ему
познакомиться с жизнью различных народов, расширило в какой-то мере
кругозор будущего уче-ного. Впоследствии, он говорил своим ученикам, что
географию начал изучать по пути в Бухару.
Чтобы четко понять условия, в которых формировалось мировоззрение
историка, нелишне будет привести некоторые сведения из истории социально-
политической и культурной жизни эпохи региона - Средней Азии.
После распада империи Тимура в Средней Азии не существовало единого
централизованного государства. Здесь были три ханства: Бухарское - в
бассейне реки Зеравшан, Хивинское - в нижнем течении реки Амударьи, а в
конце XVIII века в Ферганской долине образовалось третье ханство -
Кокандское, под властью которого оказался Ташкент, бывший до того
самостоятельным городом-государством.
Все три среднеазиатских ханства были экономически отсталыми феодальными
государствами. Во главе их стояли эмиры, которые пользовались
неограниченными правами по отношению к управляемому ими населению.
"Феодалы присваивали не только прибавочный, но и необходимый продукт
труда дехкан, что в сочетании с эксплуатацией последних ростовщическим
капиталом пагубно отражалось на сельском хозяйстве и ремесленном
производстве ханства.
...Характерной особенностью местной обстановки были острейшие
межфеодальные раздоры, постоянные войны между Хивой и Бухарой, Бухарой и
Кокандом, между ханами и эмирами, с одной стороны, правителями крупных
владений, стремившихся к разделению, - с другой".
Но вместе с тем на территории Средней Азии искони существовали крупные
книгохранилища, основанные еще до арабского завоевания. "В Бухаре,
например, - отмечает известный знаток рукописей А. А. Семенов, - с начала
XV в. существовала большая библиотека общественного пользования, основанная
известным шейхом Мухаммедом Парса (умер в 1419 г.). Она заключала множество
рукописей разнообразного содержания, среди них было немало драгоценных по
своей древности и редкости". "Рукописи продавались,- продолжает А. А.
Семенов,- во всех городах Средней Азии, но самые обширные книготорговли
были в Бухаре и Карши, где на базарах существовали специальные ряды
продавцов рукописей и печатных изданий. Здесь у книготорговцев можно было
найти немало рукописей, высокохудожественно оформленных, украшенных
чудесными миниатюрами, рукописи разнообразного сочинения и различных эпох".
Значение этих рукописей было огромно, так как "помимо памятников
письменности местного происхождения существовало огромное количество
рукописей иноземного происхождения: из Аравии и Египта, из Турции и Ирана,
из Афганистана и Индии, из Кашгара и Поволжья. Оживленные торговые,
политические и религиозные связи со всеми этими странами весьма
способствовали притоку в Среднюю Азию самой разнообразной литературы. При
этом нередко случалось, что именно в Средней Азии оказывались списки
совершенно уникальные, нигде больше не встречающиеся или собственноручно
переписанные разными знаменитостями не только в области литературы и
истории, но и в области восточной каллиграфии".
С приездом в Бухару в декабре 1838 г. Ш. Марджани начинает получать
уроки у одного из самых уважаемых мударрисов города - мирзы Салиха ал-
Ходжанди, впоследствии о котором он вспоминал с большой благодарностью.
На наш взгляд, было бы ошибочно идеализировать общую атмосферу Бухары
той поры, в которой было немало косного и затхлого, где даже во второй
половине XIX века эмиры вершили суд и расправу по собственному произволу и
всегда в пользу ханской казны. Венгерский путешественник А. Вамбери
свидетельствует: "Шпионы эмира проникают даже в святилища семейств и горе
тому, кто провинился в несоблюдении религиозных форм или против власти
эмира".
Точно так же невозможно не видеть, что в среде ученых кругов было
немало людей, по-настоящему преданных своему делу, собирателей редких книг,
влюбленных в историческую науку. В Бухаре Ш. Марджани близко познакомился с
крупным ученым - Хусаином ибн Му-хаммед ал-Кирмани ал-Каргали, который имел
библиотеку, богатую историческими сочинениями.
Были также такие ученые как, например, Абд ал-Мумин Узбак ал-Афшанчи,
который разделял взгляды предшественника Ш. Марджани - Габдулнасыра Курсави
и находился в оппозиции к порядкам, царившим в учебных заведениях Бухары.
Но чем глубже Ш. Марджани погружался в традиционные схоластические
"науки", преподаваемые в бухарских медресе, тем острее в нем росло
недовольство учебной программой, в которой вообще не отводилось места
светским наукам. Хотя Ш. Марджани и ставил перед своими мударрисами вопрос
о необходимости некоторой реформы преподавания, успеха он не добился.
Поэтому в последующем все свое внимание он уделял самообразованию.
В Бухаре Ш. Марджани обосновался при медресе "Кукельташ" и "Мирараб",
но занятия посещал редко, в основном самостоятельно занимался в
библиотеках.
В библиотеках Бухары он знакомился с трудами таких авторов, как Джалал
ад-дин ал-Дувани (1426- 1501), Абу Хамид Мухаммед ал-Газали (1059-1111),
Мухи ад-дин ибн Араби (1165-1240), которые почитались в то время как
непререкаемые авторитеты в области мусульманской философии и права, логики
и теоретического богословия. Интерес к этим средневековым авторитетам
богословия был у Ш. Марджани не случайным, так как "богословие представляло
собой "наивысшее обобщение" социальной практики человека средневековья, оно
давало общезначимую знаковую систему, в терминах которой члены феодального
общества осознавали себя и свой мир и находили его обоснование и
об'яснение". К тому же он в эти годы был искренне убежден, что многие беды,
отсталость его нации об'ясняются тем, что мировоззрение народа путаное, а
экономический, социальный и политический упадок - следствие несоблюдения
требований шариата. Поэтому в начале своей деятельности он много внимания
уделял рассмотрению теологических и общемировоззренческих проблем. Причем в
конкретной исторической обстановке жизни татарского народа в середине XIX
в. рассмотрение этих проблем в том аспекте, в каком оно было осуществлено
Ш. Марджани, имело определенную об'ективную значимость. Позже, уже в
Казани, подвергая аргументированной критике позиции своих противников, Ш.
Марджани высказал ряд ценных идей. Впоследствии, когда эти идеи нашли
отражение в его книгах, он так же, как и Ибн Халдун и европейские
мыслители, для обоснования независимости светских наук проводил
разграничение между религией и той частью содержания священных книг,
которая не имела отношения к религиозно-нравственным вопросам. Например, в
его труде "Назурат ал-хак..." имеется отдельный раздел "Религия не
опровергает философию", где доказывается, что такие науки, как философия,
логика, заслуживают того, чтобы им уделяли большое внимание, и они прежде
всего имеют право на существование.
Первые два-три года жизни на чужбине не были особо плодотворными.
Будущий историк был далеко не в восторге ни от системы образования в
Бухаре, ни от общей атмосферы в ханстве, он отдавал предпочтение Самарканду
как центру науки и культуры. Это подчеркивают лица, с которыми Ш. Марджани
вместе жил и учился. Ш. Марджани говорил, что если бы он не встретил в
Бухаре такого человека, как Низам ад-Дин ал-Ил-хами, влюбленного в
математику, то его бухарский период жизни можно было бы считать
бесполезным.
Косность, рутина, консерватизм, подчас элементарное невежество и
фанатизм духовных лиц были слишком очевидны. С одной стороны, он восхищался
прошлым величием культуры народов Средней Азии времен Сама-нидов, высоко
ценил духовное богатство библиотек, с другой стороны, близкое
соприкосновение с жизнью феодального общества, с его кричащими
противоречиями, с угнетением и бесправным положением большинства населения
не могло не разочаровать такого тонкого наблюдателя, каким был Ш. Марджани.
Как бы усиленно ни занимался Ш. Марджани в библиотеках, он не мог
уединиться настолько, чтобы не заметить окружающей его гнетущей и мертвящей
все живое обстановки и не задуматься над смыслам происходящего. Уже после
возвращения в Казань в своем письме Фаизханову, давая оценку учебной
системе Бухары, он отмечает бесполезность штудирования в течение полугода
различных комментариев и комментариев к комментариям. Он писал:
"Спрашивается, как можно охватить все это? Допустим охватили, а как
запомнить? Допустим, и запомнили. Но в конечном счете какая польза от всего
этого?". Следует отметить, что характеристика, данная Ш. Марджани системе
обучения в Бухаре, полностью совпадает с определением другого ученого -
Чокана Валиханова, который охарактеризовал Бухару, как "притон, вертеп
ханжей-улемов, ишанов-серебряников, спорящих в продолжение нескольких лет
только о внешних атрибутах веры".
Необходимо отметить, что в первой половине XIX века в России, где
получил первоначальное образование Ш. Марджани, процесс разложения
феодального общества шел быстрым темпом, в жизнь всех народов Казанского
края все сильнее проникали товарно-денежные, капиталистические отношения.
Крепли буржуазные экономические связи, на заводах и фабриках значительно
расширялось применение машин, страна вступала в эпоху промышленного
переворота, рос рынок, развивалось сельское хозяйство.
А в Средней Азии, где продолжал свое образование будущий ученый,
феодальные отношения оставались нетронутыми. К тому же кровопролитные
войны, уносившие десятки тысяч человеческих жизней, феодальная
раздробленность, оторванность от мирового рынка - эти и многие аналогичные
факторы препятствовали экономическому развитию региона.
Ш. Марджани как продукт определенной социальной эпохи не мог не
заметить многих проявлений патриархальщины в феодальной жизни Бухары той
поры. И это, естественно, нашло отражение в его трудах, написанных уже в
Средней Азии.
Так, в своем первом произведении "Ал'ам абна ад-дахр би ахвал ахл ма
вара ан-нахр" "Извещение сынов эпохи о положении жителей Мавераннахра"
будущий историк наряду с описанием положения жителей осуждает фанатизм
мусульман Средней Азии, в особенности Бухары, показывает низкий уровень
преподавания, когда вместо занятий историей, философией, математикой и
естественными науками ученики годами изучают богословские предметы,
штудируют никчемные комментарии и субкомментарии. Опасаясь тех гонений,
которые испытал на себе его предшественник Курсави, Ш. Марджани просил
распространить это произведение лишь после своего от'езда из Бухары. И в
других произведениях он критиковал нераспорядительность чиновников и
произвол эмира, по чьей вине, по его мнению, некоторые библиотеки пришли в
негодность.
В этой связи следует отметить, что Ф. Энгельс, как известно,
подчеркивал: "...восточное господство несовместимо с капиталистическим
обществом; нажитая прибавочная стоимость ничем не гарантирована от хищных
рук сатрапов и пашей; отсутствует первое основное условие буржуазной
предпринимательской деятельности - безопасность личности купца и его
собственности".
Самарканд. Плодотворным во всех отношениях был самаркандский период
жизни Ш. Марджани, где он учился в считавшемся лучшим в то время медресе
"Ширдар". Как и в Бухаре, он занимался в библиотеках, чередуя свои занятия
переписыванием книг и преподаванием, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Как
свидетельствует отрывок из письма Багаутдина к своему сыну, Ш. Марджани от
родителей получал небольшую помощь.
В библиотеках Самарканда будущий историк знакомился с трудами Ал-Фараби
(ок. 870-950), Ибн Сины (ок. 980-1037), Ал-Бируни (973-1048), Ибн Рошда
(1126-1198) и делал из них выписки, а также увлекался изучением наследия
таких выдающихся поэтов Востока, как Абу ал-Касим Фирдоуси (984-1020), Омар
Хайям (ок. 1040-1123), Муслихиддин Саади (1184-1291), Алишер Навои (1441-
1501), от произведений которых веяло духом рационализма и гуманизма.
В своих исторических трудах Ш. Марджани очень высоко отзывался об этих
ученых и поэтах Средней Азии. Например, в его "Мукаддима..." имеются
интересные сведения об Ибн Сине, Ал-Фараби, Ал-Бируни, Насред-дине ат-Туси
и др., а в "Вафийат ал-аслаф...", где материал расположен по системе
некролога, автор дал довольно подробные биографии и творческие портреты
этих ученых и поэтов.
Из "Вафийат ал-аслаф..." явствует, что научно-философская мысль
среднеазиатских народов опиралась не только на древнегреческую мудрость,
ставшую доступной благодаря интенсивным переводам, но и на доисламскую
теолого-философскую традицию, восходящую к дуалистической космологии
Авесты.
Известно, что произведения вышеперечисленных авторов оказали
существенное влияние на формирование мировоззрения предшественника Ш.
Марджани - Курсави. К этому же наследию приобщился и Ш. Марджани, читая
древние книги и общаясь с наиболее одаренными и трезво мыслящими учеными
своего времени.
Рассматривая формирование идейных истоков мировоззрения Ш. Марджани в
среднеазиатский период его жизни, необходимо учитывать, что мусульмане
ознакомились с греческими науками не прямым, как Европа в эпоху
Возрождения, а косвенным путем, через сирийские переводы. Начиная с
четвертого века труды греческих философов и их неоплатонических
комментаторов, астрономов, врачей и натуралистов переводились на сирийский
язык. В результате сложных и противоречивых воздействий возникла особая
восточная ветвь эллинистической мысли в философии.
Один из величайших мыслителей Средней Азии ал-Фараби, по происхождению
тюрк из Фараба (в нынешнем Казахстане), специально приехал в Дамаск (где и
умер в 950 г.), чтобы ближе познакомиться с сирийскими переводчиками и
комментаторами трудов Аристотеля.
Всякое новое достижение быстро доходило до всех уголков мусульманского
мира. Оживленные торговые, политические и религиозные связи с Сирией и
другими странами способствовали притоку переводческой литературы в Среднюю
Азию, а оттуда - позднее - на берега Волги. "Некоторые караваны из Бухары
везли не только алмазы и жемчуга, восточные шелка, сладости и благовония; в
тюках, навьюченных на верблюдов, преодолевали расстояния рукописи и книги,
то есть духовная пища".
Об этом красноречиво свидетельствует также наличие многочисленных,
переписанных татарскими переписчиками, списков известного трактата по
логике "Исаго-ги" ("Введение в категорию Аристотеля") Порфирия, ученика
александрийской школы неоплатонизма Плотина из Ликополя в Египте (III в.),
которые автор настоящих строк неоднократно находил и описал во время
археографических экспедиций на территории Татарии. Эти рукописные сочинения
встречаются как под названием "Китаб ал-исагуджи", так и под названием
"Китаб ал-катагуриас, однако они оба берут свои истоки от более позднего
источника, а именно - от "Китаб аби наср ал-фараби фи-л-мантик".
Популярность этого трактата и факт его переписки татарскими переписчиками
отмечали также исследователи поступивших в центральные рукописные хранилища
страны татарских рукописей.
Чтение этой литературы оказывало существенное влияние на формирование
Ш. Марджани, во многом определило его подход к мировоззренческим проблемам.
Например, в своем труде "Мукаддима...", материал для которого был собран им
в Средней Азии, Ш. Марджани обстоятельно разбирал взгляды Аристотеля,
Платона, Пифагора, Эвклида, Фалеса, Сократа и других античных философов и
дал им свою оценку. Он также подробно описывал, как в аббасидскую эпоху
греческая наука стала достоянием арабов и явилась базой становления их
философии, медицины и астрономии.
Ш. Марджани показывал вклад других народов в арабскую культуру. Он
приводил имена переводчиков с греческого, персидского, индийского и
набатейского языков на арабский, посредством которых арабы приобщались к
достижениям культуры завоеванных народов.
Разумеется, в настоящее время советский читатель может ознакомиться с
этими сведениями через сочинения И. Ю. Крачковского, В. В. Бартольда, X. А.
Р. Гибба и других. Они как бы стали уже прописными истинами. Но не следует
забывать, что ученый писал об этом более чем 100 лет тому назад,
значительно предвосхитив этих востоковедов. Причем будущий ученый уже в эти
годы являлся не беспристрастным регистратором событий и фактов, а как
строгий критик выражал свои симпатии и антипатии той или иной философской
системе и их представителям. Например, подробно изложив, как заимствованные
от греков и других народов науки были расширены и углублены учеными из
Средней Азии, в частности "вто-рымучителем" Абу-Наср ал-Фараби и Абу Али
Ибн Сина, Ш. Марджани устами такого беспристрастного автора, как Мухаммед
ибн Абд ал-Карим аш-Шахра-стани (1086-1153), говорит: "Поскольку самый
признанный народом ученый Абу Али Хусейн ибн Абдулла ибн Сина и его путь
принят народом и взгляд его близок к истине, я решил изложить сливки его
мыслей из его книг его собственными, словами, а путями и взглядами
остальных (ученых - М.Ю.) решил пренебречь".
"Среди мусульманских ученых, тот, кто полностью освоил труды
Аристотеля,- это, несомненно, Ибн Сина,- продолжает Ш. Марджани,- это он
показал в своих сочинениях "аш-Шифа" ("Книга исцеления"), "ан-Наджат"
("Книга спасения"), "ал-Ишарат" ("Книга указаний"). Причем во многих
вопросах он пошел против Аристотеля, написал на него комментарии.
Мусульманские ученые совершенствовали науки, оставшиеся им от греков".
Содержание "Мукаддима..." Ш. Марджани, где древнегреческой культуре и
иранской культуре периода Сасанидов отводится примерно одинаковая роль,
показывает, что научно-философская мысль средневекового Востока не только
освоила, но и критически переработала духовное наследие прошлого, дополнила
его собственной интерпретацией, оригинальными идеями и создала на этой базе
новую, исторически самобытную и внутренне цельную теоретическую систему.
Таким образом, все передовое по тому времени наследие, которым овладел
Ш. Марджани, помогло ему правильно оценить своего предшественника Курсави.
В Бухаре близкое к эмиру ортодоксальное духовенство города старалось
предать забвению имя его предшественника, чтение трудов которого считалось
преступлением. С трудом раздобыв в Бухаре сочинения Курсави и внимательно
ознакомившись с ними, Ш. Марджани понял, что истина на стороне Курсави.
Отношение Ш. Марджани к последнему хорошо видно из его примечаний,
сделанных в 1846 г. в конце переписанной им же самим книги Курсави, где он
называет своего предшественника "поклонником истины".
В "Мустафад ал-ахбар..." и "Вафийат ал-аслаф..." историк дал творческий
портрет своего смелого соотечественника, отмечая, что Курсави отказался
слепо следовать традициям и наставлениям предков. Марджани также
подчеркивал его заслуги и завидное гражданское мужество.
Например, опираясь на свидетельства своих соотечественников,
современников Курсави, получивших образование в Бухаре, а также на
основании сведений таких своих наставников, как Абу Сайд ибн Абдулхай ас-
Самарканди и другие, Ш. Марджани с присущей ему образностью и прямотой
отмечал, что "мелла Абу-Наср (Курсави - М. Ю.) покинул Бухару, посадив всех
так называемых ученых в "лужу".
С целью популяризации диалектических взглядов своего предшественника Ш.
Марджани еще в Бухаре написал труд "Танбих абна ал-аср аля танзих анба Абу
ан-Наср" ("Предупреждение сыновей эпохи беспристрастными известиями Абу
Насра").
Примечателен такой факт, характеризующий эволюцию взглядов ученого. В
начале своего пребывания в Бухаре в декабре 1841 г. об авторе
многочисленных книг, популярных среди казанского духовенства, Сауде ад-Дине
Масуде ибн Умаре ат-Тафтазани (1322-1389) Ш. Марджани отзывается как о
непререкаемом авторитете. А в конце своего пребывания в Средней Азии он
начинает смотреть на него как на обыкновенного сочинителя-компилятора.
Более того, когда уже в Казани некоторые осуждали Курсави за то, что тот
осмелился подвергнуть критике ат-Тафтазани, Ш. Марджани с гневом заявил:
"Странно, что наше общество не верит в свои силы, не верит, что кто-то из
нынешних ученых по силе своего ума может сравняться с прежними учеными...
Что же касается Абу Насра ал-Курсави, он и в богословии, и в умопостигаемых
науках, и в красноречии не только достиг уровня ат-Тафтазани, но и во
многом был выше его".
Подвергнув критике многие положения ат-Тафтазани, Ш. Марджани написал
свой труд "Ал-хикмат ал-бали-га...", который являлся комментарием к
основному сочинению ат-Тафтазани, срывал с последнего ореол святости,
показывал ограниченность его автора. А труд Ш. Марджани "Ал-азб ал-
фурат..." ("Освежающая вода"), являясь субкомментарием к сочинению ад-
Дувани, преследовал аналогичную цель по отношению к последнему.
Эти две работы, наряду с "Назурат ал-хак...", привели к брожению умов,
явились толчком к развитию свободомыслия среди ученых кругов татарского
общества, послужили в значительной степени поводом для обвинения Ш.
Марджани в неверии и ереси.
Как видно из вышеизложенного, Ш. Марджани, подобно западноевропейским
просветителям, подверг наследие прежних авторитетов строгому суду разума.
Если авторитетность трудов предшественников не вызывала сомнений, он их
принимал, в противном случае - неумолимо отвергал.
В то время многие не проводили четкого различия между верой (игтикад) и
теоретическим богословием (калам). Если кто-нибудь сомневался в истинности
чего-либо в теоретическом богословии, его считали отступником от веры,
кафиром. Изучая произведения Курсави, Ш. Марджани убедился в полной
несостоятельности подобных обвинений. Он понял, что вероисповедание
истинное (то есть которого придерживались при Мухам-меде и непосредственно
после него) - это одно, а вероисповедание, которое со временем
трансформировалось, искажалось и наконец стало определенным шаблоном,- это
- другое!
И поэтому, как Курсави, он призывает к творческому изучению
первоисточников, считая, что каждый должен сознательно находить
доказательства всему, в чем сомневается. Для нас, конечно, важно другое -
то, что свой принцип философского сомнения ученый перенес в историческую
науку, где его девизом стал, выражаясь по-современному, лозунг "Назад к
первоисточникам!"
Такой переоценке ценностей, на наш взгляд, немало способствовало
сочинение ал-Газали "Ихйа улум ад-дин" ("Воскрешение богословских наук"), в
котором автор отбросил всякую зависимость от более ранних авторов и
обратился прямо к первоисточникам. Ш. Марджани привлекало в ал-Газали также
его диалектика, заключенная в этом произведении. Действительно,
популярность книги, а также сокращенной и облегченной ее редакции на
персидском языке, широко распространенной в Казани под названием "Кимийа-йи
саадат" ("Философский камень счастья"), была всегда исключительно велика.
Не случайно, что Ш. Марджани также отмечает влияние этого произведения на
формирование мировоззрения своего предшественника Курсави.
Однако Ш. Марджани и здесь остается верным себе. Перенимая рациональное
у Газали-его диалектику, он отмежевывается от него по многим вопросам.
Более того, он осуждает его за то, что тот назвал еретиками таких
мыслителей, как Ибн Сина и ал-Фараби.
Известно, что Газали - враг греческой науки. А Марджани же, наоборот,
пытался четко разграничить область веры и науки, поднимал на пьедестал Ибн
Сину за то, что тот одним из первых среди мусульманских: ученых полностью
освоил труды Аристотеля.
В Самарканде Ш. Марджани близко познакомился с одним из крупных ученых
города - историком Абу Сайд ас-Самарканди. В "Вафийат ал-аслаф..." Ш.
Марджани очень тепло отзывался о нем. Он писал: "Этот ученый был
первопричиной тому, что я стал интересоваться исторической наукой и
приступил к исследованию исторических сочинений. В Средней Азии я не
встретил более эрудированного и благородного человека, чем он. У него
имелись книги по различным наукам, которых нигде нельзя было встретить.
Редкие книги Он стремился приобрести хотя бы и втридорога".
Увлечение историческими сочинениями в библиотеке этого ученого,
знакомство с произведениями Ибн Хал-ликана, Ал-Масуди, Иакута ал-Хамави
(ок. 1179-1229), Ибн ал-Асира (1160-1233), Хаджи Халифы (1609- 1657), Шамс
ал-Дина ад-Димашки (1256-1327) и других авторов, повествующих о булгарах и
их путешествиях в Багдад и Мекку, привели к тому, что в основе интересов
Марджани наряду с мусульманской догматикой становится история. Как мы
видим, этому способствовали и суб'ективные факторы.
Если в Самарканде наставником его на этом поприще был Абу Сайд ас-
Самарканди, то в Бухаре, начиная с первого же года пребывания и кончая
от'ездом на родину, он находился под влиянием другого не менее одаренного
историка Хусейна ибн Мухаммеда ал-Кирмани ал-Каргали, который хотя и не был
официальным преподавателем, но отличался как мыслитель, великолепно знающий
арабский, персидский и тюркский языки, сочиняющий на этих языках свои
произведения, а также имеющий богатую библиотеку. Свой крупнейший труд
"Вафийат ал-аслаф..." Ш. Марджани задумал написать по совету этого ученого.
Возможно, именно биографический словарь Иакута ал-Хамави или Ибн
Халликана или же библиографическо-энциклопедический справочник Хаджи Халифы
усилили его желание создать подобное же обширное сочинение для своих
соотечественников. Характерно, что пока не изданный шеститомный труд Ш.
Марджани "Вафийат ал-аслаф..." как по названию, так и по содержанию и стилю
напоминает труды вышеназванных восточных авторов, особенно "Даты смерти
выдающихся людей" Ибн Халликана. Ш. Марджани мог ознакомиться с этим трудом
как на арабском, так и на персидском языке, Поскольку последний был
переведен на персидский язык еще при жизни автора. Как и Ибн Халликан, Ш.
Марджани стремился охватить в своем труде выдающихся лиц, проявивших себя
во всех областях жизни. Он также, как и Ибн Халликан, оживляет сведения о
выдающихся людях разнообразными анекдотами и лирическими отступлениями,
вплетенными в канву повествования как бы между прочим.
После возвращения из Самарканда в Бухару Ш. Марджани большое внимание
уделяет сбору всевозможных сведений по истории. Он также увлекается
математикой. В библиотеке Ш. Марджани имелись книги по геометрии,
переписанные собственноручно. В этой области знаний ему оказал помощь его
единомышленник и друг Низам ад-Дин ал-Илхами.
По замечанию биографов, для переписывания ценных исторических
сочинений, приобрести которые ему было не под силу, он прибегал к помощи
своих друзей и учеников, иногда просто нанимал переписчиков на
сэкономленные от повседневных расходов деньги. Многочисленные материалы,
обнаруженные в библиотеке Ш. Марджани, написанные различными почерками,
число которых доходит до пятнадцати, красноречиво доказывают это. Как
отмечают историки, помимо приобретенных им рукописей, Ш. Марджани вывез
целый тюк выписок из рукописей библиотек Средней Азии.
На основе вышеизложенного можно прийти к заключению, что мировоззрение
Ш. Марджани начало складываться под влиянием древнегреческой культуры.
Причем одним из каналов, посредством которого Ш. Марджани знакомился с
древнегреческой наукой и источниками, была арабоязычная и ираноязычная
литература.
Ознакомление с этой литературой, а также обстоятельное изучение
восточных классиков расширили кругозор Ш. Марджани, способствовали
формированию у него относительно передового для своего времени
мировоззрения, в конечном счете подготовили предпосылки для восприятия им в
последующем европейской и передовой русской культуры.
Под влиянием этого прогрессивного для своего времени наследия и общения
с людьми, влюбленными в историческую науку, у Марджани заметно повысился
интерес к проблемам национальной истории, что в итоге способствовало тому,
что он стал ученым в этой области знаний.
Свое пребывание в Средней Азии, которое явилось подготовкой к его
широко развернувшейся в Казани деятельности в области истории, Ш. Марджани
посвятил в основном собиранию всевозможных редких книг и рукописей
исторического содержания. Он снимал копии с монет, изучал в библиотеках
арабские, персидские и турецкие хроники, посещал развалины старых дворцов.
Приобретенные сведения он фиксировал в специальных тетрадях. Материалы,
накопленные во время одиннадцатилетнего пребывания в Средней Азии, легли в
основу многих его исторических произведений.
Ш. Марджани пристально следил и за внутренней жизнью Бухары.
Экономический и политический хаос в Бухаре определил его критическое
отношение к существующим в эмирате порядкам, особенно к системе
схоластического образования, что нашло конкретное выражение в первых его
работах, написанных в Средней Азии. В них уже отчетливо видны элементы
рационализма и социальной критики, получившие дальнейшее раз-витие в других
его основных работах, написанных в Казани.
В Казани. Отмечая своеобразие конкретно-исторической обстановки, в
которой пришлось работать Ш. Марджани после возвращения из Средней Азии,
известный теоретик литературы Дж. Валиди писал: "Как показывает история, в
каждой нации в самом начале ее зарождения религия, наука и культура тесно
переплетены, выступают вместе, даже в одном понятии. Вся наука как бы
вытекает, выкристаллизовывается, формируется из религии. Религиозный
характер носит и самопробуждение. Так сложилось и у нас. Ш. Марджани, как и
другие представители татарского духовенства, был питомцем Бухары. Однако он
своими знаниями, мышлением стоял особняком от них, более того, он разрушал
их узкие традиционные рамки относительно науки, за что те восстали против
него".
Более обобщенно аналогичная мысль о той исторической обстановке была
высказана и другими. "До середины XIX столетия,- писал Г. Ибрагимов,- во
всем татарском мире господствовала старая идеология, созданная татарским
феодализмом... Вся культура, все просвещение были в руках старого
духовенства".
И разумеется, предводители этого духовенства или, иначе говоря,
тогдашние ученые круги как Казани, так и Уфы, будучи послушным орудием в
руках местных влиятельных богачей, должны были определить дальнейшую судьбу
Ш. Марджани.
Как красочно описывает Ш. Марджани в своем "Му-стафад ал-ахбар...", они
устраивают ему по приезде из Бухары экзамены, выдержав которые, 6 марта
1850 г. на основании указа № 2011 он назначается настоятелем 1-й Казанской
мечети и главным преподавателем медресе при ней.
Путь, пройденный Ш. Марджани в Казани, был очень нелегок во всех
отношениях, не исключая личной жизни, осложненной дрязгами провинциального
города, где всеми делами, касающимися татарской общины, правил один из
самых влиятельных богачей Ибрагим Юнусов, известный во всей губернии как
Узун Ибрай (Длинный Ибрай). Он был в близких отношениях с представителями
царской власти в Петербурге. Без его санкционирования ни одно начинание, ни
одно мероприятие, связанное с жизнью татарской общины, не претворялось в
жизнь. Являясь практически полновластным хозяином татарской общины в
Казани, Ибрагим Юнусов любил играть роль мецената и стремился окружить себя
талантливыми людьми. Назначение Ш. Марджани настоятелем 1-й Казанской
мечети и главным преподавателем медресе при ней было осуществлено с его
одобрения. Однако гордый и независимый Ш. Марджани, считающий
образованность и ум выше богатства, не подчиняется причудам этого самодура,
решительно пресекает его вмешательства в учебные дела. Ш. Марджани очень
скоро убеждается в беспочвенности своих надежд на реализацию при
существующем строе принципов справедливой организации учебного процесса,
которые он вынашивал еще в Бухаре и которые ему были дороги. Не желая
поступиться ими, ученый встал в резкую оппозицию к правящей элите, во главе
которой был вышеуказанный Ибрагим Юнусов, представлявший интересы феодально-
клерикальной верхушки Казани. В результате он под различными предлогами был
два раза (в 1854 и 1874 гг.) лишен должности.
Характеризуя личность Ш. Марджани, следует отметить присущие ему
высокие гражданские качества. Как гуманист он постоянно стремился помочь
человеку труда. В этом он видел и основную цель науки. Ш. Марджани
отличался беззаветной преданностью науке, безоговорочно принося в жертву ей
личное. Ученому были свойственны также непоколебимая стойкость идеалов,
верность избранному пути и высокая принципиальность. Последние качества он
высоко ценил у других, например, у Курсави. Для него превыше всего были
истина и справедливость и чуждо угодничество в любых его проявлениях. На
замечания отца о необходимости придерживаться мнения большинства, чтобы не
нажить себе врагов и неприятностей, Ш. Марджани отвечал: "Большинство"
имеется и на "суконном" (так называлось местечко в Казани, где располагался
суконный рынок. - М. Ю.), но превыше всего истина, честность и
благородство".
Многочисленные воспоминания современников позволяют представить Ш.
Маржани со стороны, так сказать, чисто человеческой. Эта была натура
прямая, с избытком наделенная самыми притягательными качествами.
И, естественно, человеку с такой принципиальностью и честностью,
выступившему против вековых предрассудков, очень трудно было работать в
условиях дореволю-цинной России.
Немалую роль в травле Ш. Марджани и в лишении его должности сыграли
мусульманское духовное собрание и его глава муфтий Салимгирей Тевкелев.
Расследование доносов и жалоб на Ш. Марджани было поручено муфтием ярому
врагу Ш. Марджани имаму села Кышкар Исмагилу Утямышеву. Тот в свою очередь
завербовал к себе в помощники муллу Абдуллу, автора "Джару-ды"-пасквиля на
"Назурат ал-хак...".
Подписывая 10 сентября 1874 г. свое решение об отстранении Ш. Марджани
от должности сроком на шесть месяцев, муфтий считал, что "...оно ослабит
гордость и упрямство Марджани".
Труды Ш. Марджани и Р. Фахрутдинова показывают подлинное лицо
Мусульманского духовного собрания и его главы - муфтия, опровергая
фальсификации современных буржуазных авторов, приписывающих этому органу
роль национального лидера российских мусульман.
Например, давая характеристику Салимгирею Тевке-леву, занимавшему этот
пост в течение 20 лет (с 1865 по 1885), Ш. Марджани писал: "Хотя он был
человеком миролюбивым, но из-за своей невежественности и нерешительности
обыкновенно прислушивался к чужому мнению и, будучи человеком
беспринципным, не мог совершить ничего, достойного внимания. То немногое,
что он иногда предпринимал, не доводил до конца, зачастую аннулируя свои же
решения. Несмотря на свое богатство, важность и знание языка (имеется в
виду русского.- М. Ю.), он не оправдал возложенных на него надежд". По
мнению Ш. Марджани, не только большой ошибкой, но и преступлением было то,
что люди, не сведущие ни в мусульманской культуре, ни в его юриспруденции,
имеют возможность занимать и удерживать за собой подобные посты.
Необходимо отметить, что Р. Фахрутдинов, изучивший на основании
архивных документов подоплеку травли Ш. Марджани и убедившийся в ее
безосновательности, приходит к выводу, что пост муфтия в то время являлся
своего рода синекурой, а сам муфтий Тевкелев был марионеткой царского
правительства, что всеми делами правил тайный секретарь (саркатиб),
связанный определенными обязательствами с Н. И. Ильминским, и что
невежественные члены Мусульманского духовного собрания, превратив этот
орган в орудие мести и занимаясь травлей смелых и независимых людей
наподобие Ш. Марджани, тем самым как бы тешили свою зависть по отношению к
великим и гордым натурам.
Несмотря на все препятствия, чинимые реакционным духовенством и
невежественными богатеями, Ш. Марджани не отступает от намеченного пути,
работает над своими произведениями, в которых бичует схоластическую
нечисть.
Быстро и верно определил он задачи, стоящие перед татарской нацией.
Будущее своего народа историк видел в подрастающем поколении и поэтому
всеми доступными средствами добивался изменения характера его воспитания,
освобождения просветительских учреждений от влияния невежественных
толстосумов. Немало усилий потратил он на реформу школьного дела и
внедрение преподавания светских наук, упорядочение работы в медресе.
Следует сказать, что авторы некоторых статей в сборнике "Марджани",
основываясь на официальных учебных программах тех лет, неверно и
односторонне трактовали педагогическую деятельность Ш. Марджани. Абд ал-
Хамид Муслими, один из рецензентов этого сборника, критикуя их, писал: "Ш.
Марджани применял в своем преподавании считавшийся лучшим в то время в
Европе и Америке метод, по которому ученикам давали самостоятельно мыслить.
После окончания занятий Ш. Марджани любил проводить беседы, в которых
касался в основном научных проблем - исторических, философских". Известно
также, что Ш. Марджани вне программы преподавал своим ученикам математику.
Это отмечал также и X. Фаизханов в своих письмах. Его увлечение
математикой, астрономией и географией, основательное знание этих предметов
подчеркивают и советские исследователи. Впервые в истории местной
педагогики Ш. Марджани вводит правила внутреннего распорядка для учеников
своего медресе.
Его энергию не сломило ни отсутствие общего языка с шакирдами, которые,
чтобы не отстать от своих коллег в других медресе, отдавали предпочтение
традиционным схоластическим дисциплинам, ни недостаток пособий, который он
восполнял из собственной библиотеки.
Следует отметить, что такие последующие просветители, как 3. Бигиев, Ф.
Халиди и Г. Ильяси, лишь отображали художественно многие прогрессивные
идеи, которые впервые получили освещение в исторических трудах Ш. Марджани
или же были претворены в жизнь им самим.
3. Бигиев, например, в своем "Мавераннахрга сэя-хэт" ("Путешествие в
Междуречье"), написанном в 1893 г., критикует отсталую систему образования
феодального Востока. В этом Ш. Марджани опередил его чуть ли не на полвека.
Еще в своих исторических трудах, написанных в Средней Азии, а в последующем
также в "Мукаддиме" и "Мустафад ал-ахбар..." он аргументирование критикует
систему схоластического образования в Бухаре, с позиций ученого-гуманиста
дает об'ективную оценку деяниям таких правителей, как Чингисхан и Тимур.
Если последующие писатели Ф. Халиди, Г. Ильяси считали образованность
выше богатства, то Ш. Мар-джани не ограничился декларированием этого
положения, а стремился практически провести его в жизнь, освободив свою
школу от зависимости таких богачей, как Ибрагим Юнусов, и добившись
назначения и официального утверждения коллектива опекунов над ней.
Особо следует отметить отношение Марджани к русскому языку и к русской
культуре. Не секрет, что тяжелый гнет и насильственная христианизация
породили у татар национальную замкнутость и предвзятое отношение ко
многому, что исходило от русских, в том числе и к их культуре.
"Вековое угнетение колониальных и слабых народностей империалистскими
державами,- писал В. И. Ленин,- оставило в трудящихся массах угнетенных
стран не только озлобление, но и недоверие к угнетающим нациям вообще, в
том числе и к пролетариату этих наций". По этой причине отношение
прогрессивной татарской интеллигенции к политике христианизации, с одной
стороны, и к русскому народу, его культуре и языку - с другой, было
неодинаковое.
Деятельность Ш. Марджани, как и других татарских просветителей,
"об'ективно была направлена против русификаторской, колониальной политики
царского самодержавия, против национального угнетения, ибо эта политика
наряду с религиозным фанатизмом сдерживала культурное развитие нации и
просвещение масс". Поэтому не случайно, Н. И. Ильминский в своем письме к
Победоносцеву, перечисляя вероятные кандидатуры на пост муфтия, указал на
недопустимость занятия его Ш. Марджани. Совершенно прав был В. В. Бартольд,
когда писал, что "представители русской власти нередко видели главную
опасность для русского господства именно в прогрессивных элементах
мусульманского общества, оказывали поддержку мусульманам-староверам, считая
только их верными подданными России, и принимали от них доносы против их
прогрессивных единоверцев".
Ш. Марджани осуждал подавление национальных свобод со стороны царского
самодержавия. Он сочувственно относился к освободительной борьбе
дагестанского народа во главе с Шамилем. Однако утверждение X. Хисматуллина
о том, что Ш. Марджани переписывался с вождем дагестанского
освободительного движения Шамилем, не соответствует действительности. Ш.
Марджани подчеркивает, что встречаться или же переписываться с Шамилем ему
не приходилось. В автографе второго тома "Мустафад ал-ахбар..." имеется
биография Шамиля, а также описывается выступление татарского населения во
главе с Ишбулатом против "подвигов" Луки Канашевича по насильственной
христианизации нерусского населения, приводятся различные факты
национального и колониального гнета царизма по отношению к народам Среднего
Поволжья, из'ятые царской цензурой при опубликовании книги.
Но в то же время в отличие от феодально-клерикальной прослойки
татарского общества и фанатичного духовенства Ш. Марджани видел
закономерность сближения и взаимодействия культур, разных по своим
национальным истокам и традициям. И поэтому он был далек от
противопоставления татар русским, а наоборот, выступая за преодоление
национальных барьеров, пропагандировал необходимость изучения татарами
русского языка и русских законов, поскольку татары живут бок о бок с
русскими. И самое главное, в своих произведениях он доказал эту
необходимость, приведя ряд веских аргументов.
Например, в "Мукаддима...", он, подобно своему предшественнику Г. Утыз-
Имяни, считавшему знание русского языка 41-й заповедью (истинный верующий
должен соблюдать 40 заповедей, зафиксированных в мусульманской богословской
литературе), писал, что "необходимо знать три вещи - язык, письмо и законы
государства, где живешь". В "Вафийат ал-аслаф..." Марджани неоднократно
возвращался к этому вопросу, бичевал противников изучения русского языка,
выступавших также против нововведений, которые пытался претворить в жизнь
его ученик и единомышленник Ху-саин Фаизханов. Своим ученикам Марджани
постоянно говорил, что "чем глубже копаешь золотоносную гору, тем больше
добываешь руды. Русский язык подобен этой горе".
Наряду с пропагандой русского языка он выступал за чистоту татарского
языка, считал недопустимым смешивать при разговоре различные языки, что
привело бы в какой-то мере, по его мнению, к порче языка и потере
национальной самобытности народа.
Подводя итог изложенному, можно сделать вывод, что Ш. Марджани
окончательно сложился как ученый-историк в казанский период своей жизни под
влиянием петербургских и местных ориенталистов и историков. Хотя в Средней
Азии, а также после возвращения на родину его и занимали мировоззренческие
вопросы и проблемы общемусульманской культуры, в последний период его жизни
интересы исторической науки, особенно проблемы национальной истории взяли
верх над всеми остальными. Подготовке исторических сочинений и изданию их
он отдает все свои силы, пытаясь продолжать работу даже тогда, когда
болезнь почти лишает его возможности писать.
Разумеется, не все факторы, изложенные здесь, равнозначны. Социально-
экономическое развитие России и острота политической борьбы в стране во
второй половине XIX в., воздействие которых несомненно испытал на себе Ш.
Марджани, а также тесная связь с X. Фаизхано-вым, под влиянием которого он
стал интересоваться насущными проблемами национальной истории и стал
проявлять неослабный интерес к наследию Ибн Халдуна, были серьезными
факторами, способствовавшими окончательному формированию его исторических
интересов, определившими в какой-то мере содержание и проблематику его
произведений. Однако нельзя забывать, что один и тот же фактор может играть
как положительную, так и отрицательную роль. Например, 11-летний
среднеазиатский период жизни дал Марджани возможность, усовершенствовать
свои знания восточных языков, пользоваться в богатейших библиотеках Бухары
и Самарканда древнейшими рукописями, даже автографами, которые, будучи
авторитетными источниками, легли в основу его исторических произведений и в
конечном счете определили его сильные стороны как историка-источ-никоведа.
Но, с другой стороны, длительное пребывание в Средней Азии привело к
тому, что мировоззрение Ш. Марджани начало складываться вдали от
европейских культурных центров. Этим отчасти об'ясняется определенная
ограниченность Ш. Марджани в подходе к проблемам познания и в решении им
коренных мировоззренческих проблем.
Этот фактор в некоторой степени определил, на наш взгляд, и то
обстоятельство, что, отдавая дань восточной традиции, значительную часть
своих исторических трудов светского содержания Ш. Марджани облекает в формы
восточных сочинений и пишет на арабском языке, часто прибегая к трудной для
понимания, но принятой в то время в ученых кругах Востока изысканной
рифмованной прозе.
Итак, истоки формирования исторических взглядов Марджани можно найти
как в восточной, так и в западной культуре. Если влияние первой было
сильным и непосредственным, что видно из содержания сочинений Ш. Марджани,
то влияние второй было опосредствованным, оно менее ярко выражено и в
основном вытекает лишь из контекстов его трудов.
Жизнь Ш. Марджани была многогранной, он много путешествовал как по
России, так и за границей, посещал библиотеки, встречался с интересными
людьми. Благотворной для его творчества оказалась также его переписка со
своими учениками.
Такова совокупность социально-экономических, политических и культурных
факторов, под влиянием которых сформировалось мировоззрение Ш. Марджани-
историка
|
