Слово о полку Игореве, языческие и христианские мотивы
Слово о полку Игореве, языческие и христианские мотивы
БЕЛГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ТВОРЧЕСКАЯ РАБОТА ПО ИСТОРИИ
РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НА ТЕМУ:
«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»,
ЯЗЫЧЕСКИЕ И ХРИСТИАНСКИЕ
МОТИВЫ В ПРОИЗВЕДЕНИИ»
ВЫПОЛНИЛ:
ПРОВЕРИЛ:
г. БЕЛГОРОД – 2003 г.
План
I. Введение. О бессмертии «Слова о полку Игореве».
1. «Слово о полку Игореве» - произведение не только древней, но всегда
современной литературы;
2. Живая связь «Слова о полку Игореве» с мировоззрением и творчеством
всего народа;
3. Цели и задачи данной работы.
II. Культура и быт древних славян.
1. Пантеон славянских богов;
2. Принятие христианства и его влияние на древнерусскую культуру;
3. Язычество – эстетический арсенал поэтических образов, использованных
в «Слове о полку Игореве».
III. «Слово о полку Игореве» и древнерусское язычество.
1. Понятие о двоеверии;
2. Языческая стихия и образная система «Слова о полку Игореве»:
а) значение имен и прозвищ,
б) образная система.
3. Одухотворение стихий и явлений природы;
4. Языческие боги как поэтические понятия.
IV. «Слово о полку Игореве» идеи христианства.
1. Влияние христианства на культуру Древней Руси;
2. Употребление церковно-славянской лексики;
3. Топонимические термины;
4. Соблюдение христианских литературных традиций.
V. Заключение и выводы.
I Введение: О бессмертии «Слова о полку Игореве»
Умирая, человек продолжает жить, - он живет в своих делах. И важно при
этом то, что в человеке жило, живет и будет жить только лучшее. Худшее не
наследуется в широком смысле этого слова, оно не имеет длительных
национальных традиций, оно непрочно, оно легко возникает, но еще быстрее
исчезает. Лучшее же в человеке бессмертно. Еще более это относится к жизни
памятников искусства. Произведения искусства воплощают в себе длительные
народные традиции. Они продолжают жить и за пределами своей эпохи. В лучших
своих произведениях – произведениях гуманистических, человечных в высшем
смысле слова – искусство не знает старения. Наиболее высокие произведения
искусства продолжают быть современными столетия и тысячелетия.
Современность искусства – это все то, что сохраняет свою эстетическую
действенность, все то, что читает, смотрит и слушает народ в данный момент,
независимо от того, в какое время были созданы эти произведения искусства.
Вот почему «Слово о полку Игореве», продолжающее жить в сотнях
произведений русской литературы ХIХ и ХХ веков, мы вправе считать
произведением не только древней, но в известней мере и современной
литературы. Оно живо и действенно, заражает своей поэтической энергией и
воспитывает, учит литературному мастерству и любви к Родине
Более чем семь с половиной веков живет «Слово о полку Игореве»
полнокровной жизнью, и сила его воздействия не только не ослабевает, но все
возрастает и расширяется. Такова власть над временем «Слова», его живой
связи с мировоззрением и творчеством всего народа.
В этой работе мне предстоит доказать, что хотя и замечательный памятник
древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» создавался после принятия
Русью христианства, но однако языческие представления о мире в нем еще
тоже были очень сильны.
II. Пользуясь текстом произведения «Слова», и свидетельством очевидцев мы
попытаемся представить, в какой обстановке жили наши далекие предки. «Они
очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый,
или золотистый, или не совсем черный… Они почитают реки и нимф, и всяческие
божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят
гадания», - писал Прокопий Кессарийский. Такими видел славян этот
византийский историк, оставивший нам бесценные и, к сожалению, редчайшие
сведения о наших далеких предках. Славяне в те дни только-только начинали
заявлять о себе на мировой арене и жили еще своей обособленной культурой,
далекой от достижений античной цивилизации. Они прикоснулись к ней
значительно позднее, уже после принятия христианства.
Их представления о мире отражались в наивных мифах о богах, связанных
непосредственно с природой. Общую картину пантеона славян мы вряд и сейчас
можем себе представить, легенды, мифы потеряны, забыты. Остались лишь
несколько имен древних славянских богов.
Русские сказки донесли до нас поэтическую прелесть этих древних
представлений наших предков, они и ныне окрашивают поэзией наше детство:
лешие, домовые, русалки, водяные, Баба-яга, чудо-юдо, Кащей Бессмертный.
Многие нравственные принципы представали воображению древнего человека в
персонифицированном виде: Горе-злосчастие, Правда, Кривда. Даже смерть
выступала в виде скелета в саване и с косой в руке. Слово «чур», которое
ныне употребляется в выражении: «Чур меня!», было именем бога.
Высшим божеством почитался у древних славян Перун – бог грозы. Он живет на
вершине горы. Его враг Велес. Коварный и злой бог. Он похищает скот, людей,
бог-оборотень, способный превратиться и в зверя, и в человека. Перун
сражается с ним и, когда побеждает, на землю опускается живительный и
благодатный дождь, дающий жизнь посевам. Слово «бог» (видимо, от богатый)
часто связано с именем божества: Даждьбог, Стрибог. В мире мифов действуют
кикиморы, упыри, соловьи-разбойники, дивы, Змей Горыныч, ветры Ярилы, бог
весны Лель.
Числовые наименования приобретают иногда тоже божественное значение ;
если, например, чет несет в себе положительное начало, то нечет явно
отрицательное.
С IХ века начинают проникать к славянам идеи христианства. Княгиня Ольга,
побывавшая в Византии, приняла христианство, была там крещена. Ее сын,
князь Святослав, похоронил мать по христианскому обычаю, но сам остался
язычником, приверженцем старых славянских богов. Христианство, как
известно, установил сын его, князь Владимир, в 988 году. В русских
летописях сохранились красочные рассказы о полных драматизма последних днях
язычества на Руси:
«И стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за
теремным двором: деревянного Перуна с серебряной дорогой и золотыми усами,
затем Хорста, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносил им жертвы,
называя их богами, и приводил к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти
шли бесам и оскверняли землю своими приношениями. И осквернялась земля
русская и холм тот».
Летописец, уже христианин, недобрым словом поминает этих языческих богов.
Суровы обычаи древних славян, суровы их боги, чтобы умилостивить их или
отблагодарить, нужны жертвы и жертвы человеческие. Летопись рассказывает об
одном драматическом эпизоде.
Владимир вернулся после удачного военного похода на племя ятвагов. Надо
было по обычаю отпраздновать победу и отблагодарить богов. «…Сказали старцы
и бояре: «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и
зарежем в жертву богам». Был тогда варяг один, и двор его стоял там, где
сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот
варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын,
прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий… И посланные к нему,
придя, сказали: «На сына твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы
принесли его в жертву богам». – «Не боги это, а простое дерево: нынче есть,
а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны человеческими
руками из дерева. Не дам сына своего!»- «Дай сына своего, да принесем его
богам». – «Если они боги, то пусть пришлют одного из богов и возьмут моего
сына. А вы-то зачем совершаете их требы?»
Кликнули, и подсекли под ним сени, и так убили их».
Летописец, рассказав об этом, сокрушается: «Ведь были тогда люди невежды и
нехристи. Дьявол же радовался тому».
Вскоре Владимир переменил веру, а на месте казни варяга и его сына
воздвигнул церковь.
Однако прежние боги не ушли из памяти народной. Вера в них уже в виде
суеверий продолжала жить. Старые языческие боги символизировали силы
природы и как-то слились в поэтическом воображении народа с этими силами.
Они составили тот эстетический арсенал поэтических образов, которым
пользовались поэты. Много мы найдем их в «Слове о полку Игореве». Даже
отдельные русские слова ведут свое начало от названия старинных языческих
богов, например: «лелеять» - от бога весны Леля. В белорусском языке
употребительно бранное выражение: «Кабе цебя пярун треснув!» (бог Перун).
III. «Слово» и древнерусское язычество»
В «Слове о полку Игореве» несколько раз упоминаются языческие боги: Велес,
Даждьбог, Стрибог, Хорс. Вместе с тем «Слово» явно написано поэтом-
христианином: Игорь по своем возвращении из плена едет к церкви Богородицы
Пирогощей. Как же совмещаются в авторе произведения язычество и
христианство? Это очень типично для древней Руси. Его принято называть
двоеверием.
Что такое это двоеверие? Простое соединение двух вер вряд ли вообще
возможно, тем более что христианство в ХII веке, как и в последующем,
активно боролось с языческой религией, с ее остатками в народе. Элементы
язычества начали приходить в соединение с христианскими верованиями только
тогда, когда они переставали осознаваться в народе как противостоящие
христианству. Язычество как система верований, притом враждебная
христианству, должно было исчезнуть прежде, чем могло появиться двоеверие.
Это исчезновение язычества как последовательной системы верований могло
совершиться только спустя известное время после победы христианства: не
ранее конца ХI – начала ХII века.
Вот почему и сам летописец, и автор произведения, несмотря на весь свой
христианский настрой, не прочь определить время описываемых им событий то
языческим Корочуном (самый короткий день в году – солнцеповорот), то
христианской Радуницей (время поминовения умерших), то языческой Русальной
неделей (также праздник поминовения умерших).
Автор «Слова о полку Игореве» не верит в языческих богов так, как бы в них
верил язычник. Для него языческие боги – это символы природы,
художественные обобщения. Он одушевляет явления природы, деревья, солнце,
ветер, реки, одушествляет даже города и их стены. («Уныша бо градомъ
забралы», - говорит автор, описывая последствия поражения Игоря). Он
одушевляет отвлеченные понятия: обиду, приобретающую образ девы с
лебедиными крыльями, тоску и печаль – Карну и Желю.
Языческая стихия во многом формирует и образную систему «Слова».
Обратимся к деду князя Игоря – Олегу Святославичу, по прозванию Гориславич.
Он был известен своими междоусобными войнами. Восхищаясь его мощью и
храбростью, автор «Слова» одновременно пеняет ему за братоубийственные
походы: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Многие
исследователи прозвище Гориславич возводят на этом основании к слову
«гуре». На наш взгляд, однако, соединение в одном слове понятий горе и
слава противоречит логике, да и самого образа Олега. Ведь Горислав
читалось бы тогда как горе-храбрец, что-то вроде Аники-воина, чего никак
нельзя предположить в отношении прославленного князя. Возведение же иными
прозвища Гориславич к слову «горний» («горняя слава») кажется чересчур
церковным, не соответствующим стилистике прозвищ. В имени Горислав нам
явственно слышится «горит славою», «печется о славе», «ищет славы». Слава
по древнерусски – это одновременно и славолюбие, и честолюбие.. Так, князя
Бориса Вячеславовича «слава на суд привела» - честолюбие привело к
погибели Итак, языческое прозвище Олега Гориславич говорит о человеке,
воине, горящем славою, славном и славолюбивом одновременно, что полностью
сообразуется с характером этого князя.
Да и вообще имени, а ранее и прозвищу, в древнем сознании придавалось
судьбоносное значение. Так, Олег в переводе с греческого значит горящий
(вот и Горислав!). Игорь – созвучно слову «гуре». В «Слове о полку Игореве»
мы находим много имен с составной частью «слава»: Всеслав, Яролав,
Святослав, Горислав, Вячелав, Брячеслав, Изялав. Такое обилие княжеских
имен с корнем «слав» говорит само за себя.
Святослав Всеволодович Киевский – двоюродный брат Игоря, слишком поздно
узнавший о походе Игоря видит пророческий сон:
Уже доски без князька
В моем тереме златоверхом.
Всю ночь с вечера
Серые вороны граяли у Плесеньска,
В предградье стоял лес Кияни,
И понеслись они, вороны, к синему морю.
Почему именно к синему морю? По нашему убеждению, Синее море – это
языческая стихия, которая покровительствует половцам. Это море – стихия,
поглотившая русских, смысл соотносится с выражением «уже пустыня силу
прикрыла». И почти везде в произведении враждебные русским стихии
представлены приверженцами «поганых язычников». Это прежде всего тьма, ночь
– в противопоставлении свету, дню и заре (затмение солнца как знак беды и
гибели). Это стонущая гроза, звериный свист, это волки, что сторожат по
оврагам Игореву беду; это лисицы, что лают на червленые щиты. Это «бусови
врани» - бусовы зловещие вороны (Бус, Бооз, Вооз – легендарный вожак
половцев). И это Див, что «кличет в верху дерева», когда князь Игорь
собирается в поход; див бьет крылами, сзывая на кровавый пир все враждебное
русским. Див враждебен русским (ср. в сказках «диво одноглазое). Это
мифическое существо язычников, олицетворение дикости и стихийности,
враждебное человечности и культуре, то, что мы называем сегодня азиатчиной
Див – чуждое, враждебное русскому человеку существо (ибо русский - в
народном понимании то же, что и праведный, собственно человек). До сих пор
в народной речи употребляются выражения «это что за диво? или «экое диво!»
- в значении чего-то нелепого, несуразного, чуждого, неблагоприятного.
Дивный в значении прекрасный знаком только книжной традиции, но не народной
речи, где этот эпитет имеет отрицательное значение.
В. Даль расшифровывает слово дивъ как чудо, невидаль, чудище, морское
чудовище или зловещую птицу (пугач, филин). Пословица «трижды человек дивен
бывает: родится, женится, умирает» - говорит об иномирном, даже нечистом
оттенке слова «дивен», т.к. именно в эти переходные, порубежные моменты в
жизни человека - рождении, женитьбе и смерти – он бывает ритуально
«нечист» и требует специальных очистительных действий, ритуалов.
Чужое, неосвоенное, дивье передается также словом незнаемо. Это степь –
поле незнаемо (ср. чистое поле – тоже пустынное, но включенное в образ
дружественного, «своего» мира). Незнаемый – дикий, дивный, неодухотворенный
культурой, неизвестный. Недаром в фольклоре нечистая сила часто появляется
в образе «незнакомого человека».
Академик Б.А.Рыбаков настаивает на том, что див – это славянское божество,
ссылаясь на скифов как на праславян и на их орнаментику, приводя в качестве
аргумента грифоновидные орнаменты домонгольской Руси. Но неизвестно, был ли
в сознании древних русичей див жестко привязан к образам грифонов,
орнаменты же могут заимствоваться и вне религиозного поклонения, в силу
художественных и иных причин. Во всяком случае, отдельные примеры орнамента
стен и украшения шлемов грифонами вряд ли дают повод называть дива
«вершителем небесной воли», как это делает академик Рыбаков. Дива он
считает покровителем Игоревой дружины; когда войско русичей потерпело
поражение - тогда и сверзился див с вершины, - пишет Б.А.Рыбаков в книге
«Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве» (Москва, 1991 г.).
Однако выражение «уже вержился на землю див» означает, мы считаем, не упал,
как подкошенный, а прямо наоборот – напал, бросился на русичей с вершины
дерева, как коршун (ср.выражение «вержил Всеслав жребий о девице себе
любой» - бросал жребий, действие активное, а не страдательное).
Враждебная активность дива стоит в логически неразрывном ряду: «уже
несется хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже вержился див на
землю». Что значит: хула одолела хвалу, нужда – волю, див – землю.
Речитатив плача, идущего без перебивок на одном дыхании, подчеркнутый
ритмическим повтором слова «уже» говорит о горе русской земли. Вся эта
конструкция чуть ниже поддержана родственной по смыслу и стилю завершающей
фразой: «уже пустыня силу прикрыла». Доверие к тексту, и прежде всего к
тексту, проясняет многие темные места. Да и само по себе значение слова
«дивный» как диковинный, дикий, чужой, незнаемый, языческий убеждают нас во
враждебности дива.
Или возьмем такой фрагмент текста: «Почнут наших птиц бити»…
И рек Гзак Кончаку (про Игоря):
- А коли опутаем его красной девицею –
ни нам будет соколенка,
ни нам красной девицы.
но почнут наших птиц бити
в поле половецком.
В этом фрагменте из последней части «Слова» О.Щербинина в статье «Слово о
полку Игореве» («Темные места» в новом свете) впервые предлагает перевод
«почнут наших птиц бити», в отличие от остальных исследователей, которые
писали: «И начнут нас птицы бить в поле половецком», понимать как «сокол с
соколенком начнут птиц половецких в поле бить». Эта метафора – русичи-
соколы бьют птиц-половцев – проходит через всю образную систему слова,
равно как и древнерусскую литературу. В «Слове» есть такие фразы: «Когда
сокол в мытех бывает – высоко птиц взбивает; « высоко плаваете на дело в
буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птиц в буйстве одолети».
По мысли некоторых исследователей, лебеди - языческий тотем половцев.
Возможно, именно с изображением лебедей на стягах шли половцы в бой. В
таком случае, «почнут наших птиц бити» из уст половецких ханов – это и
символический, и зримый, конкретные образы. Вспомним и выражение: «скрипят
телеги половецкие, словно лебеди распуганы». Или «ступила обида на землю
Троянью, всплеснула лебедиными крылами».
В сцене побега Игоря из половецкого плена: «… и полетел сокол под мглами,
избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину». Или: «О, далече заиде
сокол, птиц бья – к морю!» Под птицами разумеются галки, черные вороны,
сороки (ср. «галок стада бегут к Дону великому»…). В ХII веке птицы и
лисицы – именно в этом сочетании – воспринимались как сугубо языческие
реалии, недаром в «Слове и поучении против язычников» читаем: «Внимают же и
гласы кокошем, и вранам, и иным птицам и лисицам».
«Русские птицы» - это сокол, соловей, кукушка, утка (и гоголь), чайка,
чернядь, перепелка. Но прежде всего сокол. Их всегда называют поименно, а
«языческих птиц» часто обозначают просто как «птицы».
Обратимся к другому фрагменту: «Пустыня силу прикрыла». И опять же,
противопоставление: хаос – порядок, стихия, культура, знакомое, освоенное,
культурное, одухотворенное, христианское – и незнакомое, незнаемое,
неосвоенное, неокультуренное, пустынное, нечистое, поганое, языческое -
имеет в «Слове» важное мирообразующее значение. Это ключ к образам. Это
противопоставление создает образ большой поэтической и философской глубины
- «уже пустыня силу прикрыла» - в плаче после поражения князя Игоря.
Передача этой фразы как «уже пустыня» войско прикрыла» - совершенно
недостаточна, т.к. понятие сила гораздо шире, чем войско. Войско – лишь
одно из средоточий силы. Полный же смысл в том, что пустое одолело сложное
и богатое, дикое одолело культурное, бессильное по всем параметрам (т.к.
оно не одухотворено традицией, культурой), одолело силу как средоточие не
только физической военной мощи, но и духовных качеств: храбрости, доблести,
чести, жертвенности во имя Родины.
Если вспомнить шедевры церковного зодчества на Руси ХII века, вспомнить,
что именно в этом веке начинается строительство Собора Парижской Богоматери
с его роскошной архитектурой и сложной системой символов, подумать о
сложных духовных поисках богословской литературы – то особенно ярко и
выпукло предстанет в сравнении со всеми этими богатствами понятие пустыни –
всего жизнеустройства кочевых народов, живущих в голой степи. (Вероятно, не
стоит подробно оговаривать, что у кочевых, «отсталых» народов была своя
культура, заслуживающая уважения, подчас восхищения – каменная скульптура
половцев). Мы здесь реконструируем сознание средневекового христианина. А
впрочем, пустыня ведь не уничтожила силу, а только прикрыла, подспудно
сила зреет.
Одухотворены, а потому дружественны либо враждебны русичам и все природные
стихии и явления, в том числе и реки. В «Слове» приводится много названий
рек, и к каждой у автора особое отношение. Реки персонифицировались. Днепр
Словутич – помощник, покровитель. Стугна – коварна, полна студеной воды.
Каяла – гибельная, окаянная река, как и Канина, где «канули» русские
дружины и самая слава русичей. В средневековом сознании имена собственные,
а также названия рек, озер, морей, гор осмысливались как обозначения
характера объекта, его сути, подчас судьбы. Все эти одушевления, элементы
анимизма и язычества в «Слове» - явления не столько религиозного, сколько
художественного порядка.
Когда автор «Слова о полку Игореве» передает беседу Игоря с Донцом, он,
конечно, не предполагает, что эта беседа имела место в действительной
жизни. Эта беседа – художественное обобщение. Не может подлежать сомнению,
что и языческие боги, упоминаемые в произведении, - это художественные
образы, обладающие для автора поэтической окраской, а не реальные культовые
понятия. Автор «Слова» - христианин, а не язычник. Он не верит в языческих
богов, как не верит в реальность разговора Игоря с Донцом.
Языческие боги – художественные образы, поэтические понятия. Автор «Слова»
называет ветры «Стрибожьими внуками», говорит о русском народе как о
Даждьбожьем внуке». «Велесовым внуком» он называет Бояна. Велес, или Волос
(«скотий бог») несколько раз упоминается в произведении Идолы Велесу –
Волосу стояли в Х веке в Киеве на Подоле, в Ростове, по преданию – в
Новгороде. По-видимому, Велес считался также покровителем певцов-поэтов,
пастушеским богом и богом поэзии одновременно.
Таким образом, в «Слове», как и в народном творчестве его времени, -
налицо отступление от язычества; многие языческие элементы осознаются как
элементы чисто поэтические. В этом отношении «Слово о полку Игореве»
отражает процесс разложения язычества и переход к двоеверию.
В научной литературе есть и другая точка зрения: предполагают, что автор
«Слова» верил решительно во все, о чем он пишет, и во всех языческих богов,
которых он упоминает. Но вряд ли в ХII веке язычество так твердо занимало
свои позиции. Автор «Слова» переходил уже к двоеверию и на многое в
язычестве смотрел только как на художественное обобщение. В русском языке
времени «Слова» было уже довольно много тюркских слов, поэтому и тюркская
мифология была знакома русским, но вряд ли кто станет утверждать, что в
пору усиленной борьбы христианства с язычеством на Руси русские не только
находили в себе силы бороться за своих языческих богов, но и всерьез
принимали веру в богов половецких. Для поэта ХII века языческие боги (и
русские, и половецкие) могли быть приблизительно тем же, чем были античные
боги для поэта эпохи Возрождения. Поэтичность «Слова» была многосторонней,
черпая свои образы, свою художественную систему из различных источников,
трансформируя ее, преображая, сливая в органический сплав, будя
художественные ассоциации, но не религиозные верования.
Приблизительно так же относится автор и к природе: он не был ни
естествоиспытателем, ни верующим язычником. Природа и мир языческих богов
были для него источником поэтических представлений – и это главное.
IV. «Слово о полку Игореве» и христианство
Принятие на Руси христианства создало в обществе совершенно другую
духовную атмосферу. Справедливо писал В.Г.Белинский, что «христианство,
естественно, произвело в славянских племенах дух безусловного отрицания
прежней языческой их национальности… памятники языческой поэзии были забыты
и не вверялись букве. Оттого до нас не дошло не только никаких песен
языческого периода Руси, но мы даже не имеем почти никакого понятия о
славянской мифологии… «Слово о полку Игореве – этот прекрасный памятник уже
полуязыческой поэзии, дошло до нас в единственном и притом искаженном
списке. Сколько же памятников народной поэзии погибло совсем!»
От ХII века дошла до нас довольно богатая литература, созданная и
сохраненная в монастырях. Она носит ярко выраженный клерикальный характер.
Русское духовенство нельзя обвинить в отсутствии патриотизма.
Священнослужители понимали, какую опасность Руси несет раздробленность
княжеств и постоянные усобицы. Поэтому идея единения князей так или иначе
представлена в дошедших до нас литературных памятниках той поры.
«Одумайтесь, князья, вы, старшей братии своей противитесь, рать
воздвигаете и поганых на братью свою призываете, - пока не обличил вас Бог
на страшном суде!»- увещевал автор «Слова о князьях» устроителей и
виновников тогдашних неурядиц. Это была, видимо, проповедь, написанная и
произнесенная во второй половине ХII века. Как видим, в проповеди
устрашающим судьей поставлен христианский Бог. И так почти во всех текстах
той поры. Может создаться впечатление, что христианство всецело овладело
сознанием народа. Хотя во всем тексте «Слова о полку Игореве»» ни разу не
упомянуто имя христианского Бога, но явно заметно влияние христианской
веры. Два раза в тексте мы встречаем упоминание церквей святой Софии в
Полоцке и Киеве:
«С той же Каялы Святополк повелел отца своего привезти
между венгерскими иноходцами
ко святой Софии к Киеву».
«Для него (Всеслава) в Полоцке позвонили к заутрене рано
у святой Софии в колокола,
а он в Киеве звон тот слышал».
Поэт нигде не ссылается на христианских проповедников, имена которых,
конечно, знал. Зато широкое употребление русской и церковно-славянской
лексики говорит само за себя. Возьмем, например, такой отрывок: «Дети
бесовы кликом поля преградили, а храбрые русичи перегородили червлеными
щитами». Здесь два глагола одного и того же корня, но в одном случае с
русским полногласием («прегородиша), а в другом - с церковно-славянским
неполногласием («преградиша»). В русском языке слова церковно-славянского
происхождения и чисто русского дают различные оттенки значения. Это
увеличивает богатство и гибкость языка, позволяя выражать различные, очень
незначительные оттенки значения, особенно важные в художественной речи.
Автор «Слова о полку Игореве» этим широко пользуется. У него «воронъ» и
«вранъ», «голова» и «глава», «соловей» и «славий», «ворота» и «врата»,
«боронь» и «брань». Да и не только использование лексики двух языков
доказывает утверждение о том, что произведение было создано после принятия
Русью христианства.
Такие фразы: «червлен стяг, белая хоругвь» и «Были века Трояна, минули
годы Ярославовы; были походы Олеговы, Олега Святославовича» - прямо
подтверждают то, о чем говорилось выше. В Словаре русского языка С.И.
Ожегова слово «хоругвь» определяется как принадлежность церковных шествий и
войсковых полков – укрепленное на длинном древке большое полотнище с
изображением святых. И наконец, второй отрывок. В связи со сказанным выше
о Трояне как о древнерусском языческом боге, это место следует понимать
так: «Были языческие времена, наступили времена Ярослава, были и походы
Олега, Олега Святославича». Здесь, следовательно, автором «Слова»
намечаются три этапа русской истории: языческие времена, Ярославово время,
как время христианской и единой Руси, и время междоусобий Олега».
Не подлежит сомнению, что высказанная нами мысль верна, еще и потому, что
в самом конце произведения автор прямо указывает на то, что в ХII веке на
Руси господствовало христианское мировоззрение:
«Игорь едет по Боричеву
ко святой богородице Пирогощей».
Боричев ввоз – подъем от днепровской пристани на гору к центру Киева.
Пирогощая – название церкви в Киеве, которая была основана в 1132 году.
Названа так по находившейся в ней иконе богородицы, «Пирогощей»,
привезенной на Русь из Византии.
И далее:
«Здравы будьте, князья и дружина,
борясь за христиан
против нашествий поганых!»
Автор прямо указывает, что и Игорь, и его войско, и сам автор – христиане.
Поэтому вполне понятно, что заканчивается произведение словом «аминь»,
которое происходит от греческого слова «да будет так, истинно». Именно так
заканчиваются многие литературные памятники Древней Руси и церковные
молитвы.
V. Заключение и выводы:
«Слово о полку Игореве» является памятником культуры ХII века, и это
чрезвычайно важно с исторической точки зрения, ибо дает нам представление о
духовной жизни народа. Мы мало знаем о быте и верованиях славян до того,
как они приняли христианство. Некоторые весьма скудные сведения о них можно
найти у византийских историков.
Традиции живут долго, и многое из того, что волновало славян в дни
Прокопия Кессарийского, сохранилось до ХII века. Надо иметь в виду, что
христианство возникло в пору глубочайшего кризиса античной цивилизации,
явилось плодом ее декаданса. Молодые народы, принявшие новую религию, были
далеки по уровню своих представлений от идей и довольно абстрактных форм
ее вероучения. Древние славяне были еще очень близки к природе. Она давала
их воображению поэтические образы, которые связывались не только с
религиозными представлениями, но и с их эстетическими потребностями. Так
было со всеми древними народами в пору созидания цивилизации. Поэту, автору
«Слова» были роднее связанные с природой образы языческой религии древних
славян, хотя в его душе жили и суровые аллегории христианства. Отсюда такое
богатство красочных зрительных и звучащих сравнений в его поэме. Реки,
степи, холмы, море, крики вещих птиц наполняют «Слово», мы их видим,
слышим, они участники событий. И тут же сказочные Дивы и девы-лебеди, и
великий синий Дон и Русская земля, что осталась где-то позади «за
шеломянем», и постоянный щемящий сердце рефрен «О, Русская земля! Уже за
шеломянем еси!». Это ведь обращение, разговор с родиной. Она не абстрактное
понятие, она – живое существо, с которым можно говорить, как и пить шеломом
чистую воду из синего Дона, великой русской реки.
Автор «Слова» приобщает и нас к событиям: мы видим мир его глазами, мы
ощущаеи мир его сердцем. Кто знает, может быть, он сам был одним из воинов
полка Игоря, очевидцем и участником.
Важно отметить словесную вязь, характерную для «Слова», а также
способность воспринимать неодушевленные, с нашей точки зрения, явления и
реалии природы – как живые, имеющие свой неповторимый характер и значение в
происходящих событиях. Так сказать, участие всего насущного мира в истории
и судьбе. Это не имеет ничего общего с современной трактовкой истории, где
выпячиваются то экономические, то политические причины в разорванном,
неодушевленном, неодухотворенном мире. Разлитая всюду жизнь, дух окрашивает
мировосприятие средневекового человека трепетным ощущением неразрывного
единства мира и его – в буквальном, конкретно-чувственном смысле –
пронизанностью единой волей Творца.
Мироощущение наших предков, их понимание мира, добра и справедливости,
беспримерное чувство родного языка и гениальное языкотворчество – вот что
вечно будет волновать русского человека в отечественном памятнике культуры.
|
