Философская мысль в поэзии Пушкина

Философская поэзия А. С. Пушкина.

Начало ХIX в. в России было богатым на события, которые сильно влияли

на духовно-нравственное состояние общества. Отечественная война 1812 года и

заграничные походы 1813 – 1814 годов имели очень большое влияние на жизнь

русского образованного дворянства. Войны за освобождение Европы, перебросив

русские войска за границу, познакомили служивших в них дворян с

западноевропейской жизнью. Успехи европейской гражданственности под

влиянием освободительных идей XVIII века, развитие немецкого

национального сознания, расцвет немецкой идеалистической философии

поражали и восхищали русских людей.

Значительным явлением в русской общественной жизни того времени стало

появление в 1823 году философского кружка « Общество любомудрия»,

члены которого занимались вопросами философии, эстетики и литературы.

Неоднородный по политическим взглядам своих членов, кружок ориентировался в

философии на труды немецких идеалистов, главным образом Шеллинга. Основным

направлением деятельности любомудров было просветительское, а точнее

литературно- философское. Они издавали альманах « Мнемозина», в котором

некоторое время принимал активное участие и Пушкин. По мнению многих

исследователей, с момента знакомства Пушкина с любомудрами начинается новый

этап его творчества – философская поэзия.

Всё это было, разумеется, исторически обусловлено. Русская

прогрессивная мысль – не отдельные поэты и мыслители, а именно русская

мысль – после событий 14 декабря 1825 года и наступившей вслед за тем

правительственной и общественной реакции проявила заметное стремление в

глубину, к постижению сокровеннейших тайн жизни и истории, осмыслению

современной действительности и современного человека во всей его внутренней

сложности и противоречивости. Русский мыслитель независимого толка,

лишенный надежд на скорое осуществление своих общественных идеалов,

стремился компенсировать этот трагический недостаток полнотой знания,

внутренним, духовным постижением истины. Это находило отражение и в

литературе. Это выразилось – естественно, по-разному – и в поэтико-

философских исканиях любомудров, и в философской поэзии Баратынского, и,

конечно, больше всего в исканиях и открытиях в области поэзии мысли

Пушкина.

Одним из проявлений пушкинской поэзии мысли второй половины 20-х годов

был цикл стихов, посвященных теме поэта: «Пророк», «Поэт», «Поэт и толпа»,

«Поэту». При разновременности их создания это все-таки не отдельные стихи,

а именно цикл, объединённый в единое целое не одной темой, а, скорее, общим

решением темы. В этом пушкинском решении темы поэта не следует искать каких-

либо законченных философских концепций: таких законченных, метафизических

концепций Пушкин всегда чуждался. Общность решения порождена у Пушкина

последовательностью и постоянством собственных поэтических принципов,

цельностью и устойчивостью его проверенных опытом воззрений на поэзию.

Первое стихотворение цикла, «Пророк», было написано в сентябре 1826

г., по пути из Михайловского в Москву, и напечатано в 3-м номере

«Московского вестника» за 1828 г. Сотрудники журнала, любомудры,

восторженно приняли стихотворение. Хомяков писал о нем И. С. Аксакову как о

«бесспорно великолепнейшем произведении русской поэзии».

«Пророк» написан в библейском стиле и своим сюжетом восходит отчасти к

библейским сказаниям. Это помогает создать общую возвышенную атмосферу

лирического повествования. Это помогает также обобщенно и символически

выразить свои любимые мысли о поэте. В соответствии с библейским преданием

пророки были народными вождями и мудрыми и страстными провидцами

исторической народной судьбы. Такими же, подобными пророкам, Пушкин видел,

вернее, хотел бы видеть поэтов.

Само по себе сравнение поэта с пророком не было новым, оно встречается

довольно часто в поэзии начала XIX в. Но в «Пророке» Пушкина оно сохраняет

всю свежесть собственной авторской точки зрения, свежесть и искренность

собственного убеждения. Стихотворение «Пророк» – это и выражение обобщенно

философской мысли, и сокровеннейшее признание. Пушкин сам искренне верил в

высшее человеческое и общественное призвание поэта, и в словах, которыми он

это выразил, есть живые следы этой высокой веры:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Стихотворение «Пророк» отмечено высоким содержанием и высокими

словами. Интересно, что Пушкин в этом стихотворении обращается к церковно-

славянской языковой стихии, от которой прежде отказывался. Он создает здесь

род изысканно-архаической, высокой поэтической речи – в духе державинской.

В этих новых языковых устремлениях Пушкина – отражение новых содержательных

устремлений, отражение общей тенденции к созданию высокой поэзии мысли. Для

такой поэзии как раз и нужен был не язык Батюшкова, не язык Жуковского, а

возвышенно-одический язык Державина.

Другим стихотворением того же тематического цикла, что и «Пророк»,

является написанное в Михайловском в 1827 г. стихотворение «Поэт». По

первому впечатлению оно заметно отличается от «Пророка»: в нем изображен

поэт не только на высоте его призвания, но и в минуты обыденной жизни:

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

В этом стихотворении поэт показан не только как поэт, но во всем его

человеческом обличье. Это делает стихотворение не сниженным, а более

интимным, это не отменяет высоты в звучании темы, но делает это звучание

более разнообразным и внутренне подвижным. По существу, «Поэт» – это не

только программное произведение, не только обобщенный, «групповой» портрет

поэта, но и портрет сугубо индивидуальный, лирический. Пушкин, в частности,

описывает сам момент пробуждения поэтического дара:

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

В финале стихотворения поэт, стремясь любой ценой сохранить

независимость суждения, удаляется от мира:

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы…

Стихотворение «Поэт» многими своими чертами похоже на авторскую

исповедь, которая в силу своей глубокой значимости приобретает всеобщее, в

известном смысле философское значение.

В следующем, 1828 г. Пушкиным было написано еще одно стихотворение

того же цикла – «Поэт и толпа». Оно вызвало самые разноречивые толки,

которые продолжались еще много лет и десятилетий спустя после смерти

Пушкина. Отдельные строки этого произведения повторялись как символ веры,

они писались на знаменах апологетов «чистого искусства». Между тем в

стихотворении нет ничего такого, что противоречило бы идеям «Пророка».

Здесь рассматриваются только еще новые проблемы, связанные с высоким

призванием поэта: может ли и должна ли поэзия приносить прямую пользу

человеку и человечеству? И в чем именно заключаются ее значение и ее

польза?

Поэт по лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал.

Он пел – а хладный и надменный

Кругом народ непосвященный

Ему бессмысленно внимал.

Толпа говорит поэту, что его песни бесполезны. Пушкин, отвечая на

обвинение, утверждает иное, чем у толпы, высокое понимание пользы. Для него

поэзия в своей кажущейся бесполезности есть высшее, свободное служение

людям, служение человеческому духу. Поэт преследует не сиюминутные, не

временные, а высокие и вечные цели. Именно в этом истинный смысл финальных

четырех стихов:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Другим родом философской лирики Пушкина последекабрьского периода были

лирические пьесы-признания, одним из лучших образцов которых явилось

стихотворение 1828 г. «Воспоминание». Это стихотворение Пушкина – как,

впрочем, и многие другие – трудно отнести к жанру чисто философских

произведений, но это вовсе не отменяет глубокой связи и этого, и других

подобных стихотворений Пушкина с философским направлением в русской поэзии.

В своем окончательном печатном варианте «Воспоминание» содержит 16

стихов:

Когда для смертного умолкнет шумный день

И на немые стогны града

Полупрозрачная наляжет ночи тень

И сон, дневных трудов награда,

В то время для меня влачатся в тишине

Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне

Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминания безмолвно предо мной

Свой длинный развивают свиток;

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

В черновом варианте стихотворения было еще 20 строк, которые при

публикации Пушкин отбросил. В них раскрывалось точное до деталей содержание

воспоминаний, давались намеками указания на реальных прототипов и пр.

Отбросив эти подробности, Пушкин сделал свое стихотворение более обобщенным

и общезначимым.

Достаточно традиционной для философских стихов такого рода, к которому

принадлежит «Воспоминание», является атмосфера ночи, ночной колорит

лирического повествования. Ночь для поэтов-философов – условие углубленного

познания мира и самого себя. Такой она часто бывала в философских пьесах

немецких романтиков и русских любомудров. У Пушкина ночь не только условие

познания, но и нечто самоценное. Она существует и сама по себе, становясь

чем-то материальным.

Все эти стилевые особенности придают живую теплоту и конкретность

признанию, которое составляет содержание стихотворения.

Философские опыты Пушкина второй половины 20-х и 30-х годов решены не

обязательно в высоком стилистическом ключе – они бывают и более обыденными

в своей тональности и языковом оформлении. Примером тому может служить

стихотворение «Дар напрасный, дар случайный» (1828):

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Стихотворение написано на вечную тему, и при этом оно согрето

сиюминутным чувством; в нем меньше, чем в «Воспоминании», ощущается

авторская установка на обобщение, но это вовсе не отменяет обобщающего,

философского смысла, в нем заключенного. Стихотворение это традиционно

более «пушкинское», и именно поэтому своеобразие того, что мы называем

философской лирикой Пушкина, проступает в нем с особенной отчетливостью.

Некоторые философские стихотворения Пушкина представляют собой род

рассказа-притчи, рассказа-легенды с глубоким значением и общечеловеческой

мыслью. Таков, например, «Анчар» (1828). Материалом для него послужило

предание о древе яда, растущем на острове Ява. С этим преданием Пушкин мог

познакомиться, читая журнал Новикова «Детское чтение для сердца и разума».

Оно привлекло Пушкина и своей диковатой поэзией, и возможностью с ее

помощью выразить важные и заветные мысли: об отношениях человека и власти,

о роли зла в природе и в человеческой жизни.

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит - один во всей вселенной.

Не являясь прямой аллегорией, «Анчар» представляет собой поэтическую

картину-символ. Образы стихотворения многозначны и внутренне свободны:

И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей, уж ядовит,

Стекает дождь в песок горючий.

Иного содержания и иного характера легенда лежит в основе другого

стихотворения Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный…» (1829). Его герой –

простой рыцарь, который как даме сердца поклоняется всю жизнь божьей

матери:

Проводил он целы ночи

Перед ликом пресвятой,

Устремив к ней скорбны очи,

Тихо слезы лья рекой.

Полон верой и любовью,

Верен набожной мечте,

Ave, Mater Dei кровью

Написал он на щите.

Своим стихотворением Пушкин прославляет чистую любовь, чистое

рыцарство, идеальность в человеке. За этим у Пушкина не только высокие

нравственные понятия, но и высокая философия.

Самая распространенная форма философских стихотворений Пушкина –

форма личных, лирических признаний. Значительность этих признаний и их

общечеловеческий интерес делают такие произведения философскими, но

философскими более по художественным результатам, а не по авторскому

замыслу. Такова лирическая «Элегия» (1830).

В «Элегии» все кажется как бы экспромтным, при этом сильные мысли

возникают в ней в их неразделимости с чувством, как внезапные озарения:

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволнения.

Пушкина озаряет мысль в естественном ходе признания. Кажется, что он

и философом становится только по ходу признания, в самом процессе

творчества.

Многими чертами близка к этому стихотворению и пьеса 1834 г. «Пора,

мой друг, пора». Это одно из самых глубоких и сильных и самых простых по

форме выражения стихотворений Пушкина философского жанра. Его предмет – тот

же, что и предмет всяких высоких философских размышлений: жизнь, смерть.

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит –

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля –

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег.

В 1829 году Пушкин пишет на тему смерти стихотворение « Брожу ли я

вдоль улиц шумных»:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.

В этом стихотворении мысли о смерти неотделимы от мыслей о вечном, о

смерти говорится с глубокой и просветленной грустью.

Легко заметить, что философская лирика Пушкина начисто лишена каких-

либо внешних претензий. Со временем, особенно в 30-е годы, она становится

все более обыденной в наружном своем проявлении. Выразительный тому пример

– одно из самых глубоких и прекрасных созданий Пушкина 30-х годов –

стихотворение «Вновь я посетил…». Здесь удивительным образом сочетаются

простота содержания и слов – и высокие, сдержанно торжественные в своем

звучании мысли о жизни, о вечном:

…Здравствуй, племя

Младое, незнакомое! не я

Увижу твой могучий поздний возраст,

Когда перерастешь моих знакомцев

И старую главу их заслонишь

От глаз прохожего. Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда,

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полн,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет.

Как и многие другие в том же жанре, это стихотворение Пушкина не столько

философское, сколько просто мудрое и возвышенно-ясное в своей мудрости. По

таким произведениям, как это, особенно заметно, что у Пушкина его мудрость

и его ум самого высшего порядка: это ум простоты и ясности, ум открытый и

широкий – ум великой и поэтической души. Это и определяет в конечном счете

все своеобразие его философских стихов. В них Пушкин как бы заново,

поэтически открывает самые простые и вечные истины. Обыденную мудрость он

просветляет и возвышает поэзией и поднимает ее на уровень политической

философии. В неслыханной простоте, в поэтичности его мудрости и его

философии и заключается секрет неумирающей силы их воздействия на читателя.