Жанровое своеобразие Чеховских пьес

Жанровое своеобразие Чеховских пьес.

Чехову не суждено было написать роман, но жанром, синтезирующим все

мотивы его повестей и рассказов, стала «новая драма». Именно в ней

наиболее полно реализовалась чеховская концепция жизни, особое ее ощущение

и понимание.

На первый взгляд, драматургия Чехова представляет собою какой-то

исторический парадокс.

И в самом деле, на рубеже веков, в период наступления нового

общественного подъема, когда в обществе назревало предчувствие «здоровой

и сильной бури», Чехов создает пьесы, в которых отсутствуют яркие

героические характеры, сильные человеческие страсти, а люди теряют интерес

к взаимным столкновениям, к последовательной и бескомпромиссной борьбе.

Почему же так? Я думаю потому, что, если Горький пишет в это время о людях

активного действия, знающих, по их мнению, как и что нужно делать, то Чехов

пишет о людях растерявшихся, которые чувствуют, что разрушен прежний уклад

жизни, а новое, что приходит на смену страшней, как всё неизвестное.

Томление, брожение, неуспокоенность становятся фактом повседневного

существования людей. Именно на этой исторической почве и вырастает «новая

чеховская драма» со своими особенностями поэтики, нарушающими каноны

классической русской и западноевропейской драмы.

Прежде всего, Чехов разрушает «сквозное действие», ключевое событие,

организующее сюжетное единство классической драмы. Однако, драма при этом

не рассыпается, а собирается на основе иного, внутреннего единства. Судьбы

героев, при всем их различии, при всей их сюжетной самостоятельности,

«рифмуются», перекликаются друг с другом и сливаются в общем «оркестровом

звучании».

С исчезновением сквозного действия в пьесах Чехова устраняется и

классическая одногеройность, сосредоточенность драматургического сюжета

вокруг главного,

ведущего персонажа. Уничтожается привычное деление героев на положительных

и отрицательных, главных и второстепенных, каждый ведет свою партию, а

целое, как в хоре без солиста, рождается в созвучии множества равноправных

голосов и подголосков.

Темы чеховских пьес перекликаются с многогранными темами романа Ф.М.

Достоевского «Преступление и наказание». Он писал о господстве в жизни

тупости, откровенного эгоизма, об «униженных и оскорблённых», о

человеческих отношениях, о любви, о становлении личности в обществе, о

нравственных переживаниях. Начиная с Гоголя, в литературе Х1Х века

утвердился «смех сквозь слёзы», смех сочувствующий, быстро сменяющийся

грустью. Смех Чехова в пьесах именно такой.

Стремясь к жизненной правде, к естественности, он создавал пьесы не чисто

драматического или комедийного, а весьма сложного формообразования. В них

драматическое осуществляется в органическом смешении с комическим, а

комическое проявляется в органическом сплетении с драматическим .

убедительным примером тому служит пьеса «Вишнёвый сад». « Вышла у меня не

драма, а комедия, местами даже фарс», -- писал сам Чехов.

Действительно, мы должны признать, что в основе пьесы лежит отнюдь не

драматическое, а комедийное начало. Во-первых, положительные образы, какими

являются Трофимов и Аня, показываются совсем не драматически, по внутренней

своей сущности они оптимистичны. Во-вторых, владелец вишнёвого сада Гаев

изображён тоже преимущественно комически. Комическая основа пьесы

отчетливо видна, в-третьих, и в комическо-сотирическом изображении почти

всех второстепенных действующих лиц: Епиходова, Шарлоты, Яши, Дуняши.

«Вишнёвый сад» включает явные мотивы Водевиля, выражающиеся в шутках,

фокусах, прыжках, переодеваниях Шарлоты.

Но современники восприняли новую вещь Чехова, как драму. Станиславский

писал, что для него «Вишнёвый сад» является не комедией, не фарсом, а в

первую очередь трагедией. И он поставил «Вишневый сад» именно в таком

драматическом ключе.

Чехов открыл в драме новые возможности изображения характера. Он

раскрывается не в борьбе за достижение цели, а в переживании противоречий

бытия. Пафос действия сменяется пафосом раздумья. Возникает неведомый

классической драме чеховский «подтекст», или «подводное течение». Герои

Островского целиком и полностью реализуются в слове, и слово это лишено

двусмысленности, твердо и прочно, как гранит. У героев Чехова, напротив,

смыслы слова размыты, люди никак в слово не умещаются и словом исчерпаться

не могут. Здесь важно другое: тот скрытый душевный подтекст, который герои

вкладывают в слова. Поэтому призыв трех сестер «В Москву! В Москву!»

отнюдь не означал Москву с ее конкретным адресом. Это тщетные, но

настойчивые попытки героинь прорваться в иную жизнь с иными отношениями

между людьми. То же в «Вишневом саде».

Во втором акте пьесы в глубине сцены проходит Епиходов — живое

воплощение нескладицы и несчастья. Возникает такой диалог:

Любовь Андреевна (задумчиво). Епиходов идет...

Аня (задумчиво). Епиходов идет...

Гаев. Солнце село, господа.

Трофимов. Да.

Говорят формально об Епиходове и о заходе солнца, а по существу о

другом. Души героев через обрывки слов поют о неустроенности и нелепости

всей своей несложившейся, обреченной жизни. При внешнем

разнобое и нескладице диалога есть душевное внутреннее сближение, на

которое откликается в драме какой-то космический звук: «Все сидят,

задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается

отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий

печальный».

Островский для изображения драмы своих героев берёт не ровное течение

обычной жизни, а как бы выламывает из него событие. Например, история

гибели Катерины - событие, потрясшее жителей Калинова, раскрывшее

трагическую обречённость её положения.

У Чехова же драматизм заключается не только в событиях, но и в обычном

будничном однообразии повседневного быта. В пьесе «Дядя Ваня» изображен быт

деревенской усадьбы Серебрякова во всей своей повседневности: люди пьют

чай, гуляют, говорят о текущих делах, заботах, мечтах и разочарованиях,

играют на гитаре… События – сора Войницкова с Серебряковым, отъезд

Серебряковых – ничего не меняют в жизни дяди Вани и Сони и, следовательно,

не имеют решающего значения для содержания драмы, хотя на сцене и прозвучал

выстрел. Драматичность положения героев не в этих случайных эпизодах, а в

однообразии и безысходном для них образе жизни, в бесполезной трате своих

сил и способностей.

Важное событие, меняющее жизнь героев, происходит редко, а те, что

происходят, часто уводятся Чеховым из действия. Например, самоубийство

Треплева в пьесе «Чайка», или дуэль в «Трёх сёстрах». В неизменной жизни

люди редко находят счастье – им трудно это сделать, т.к. для этого нужно

преодолеть неизменность и обыденность. Не все могут сделать это. Но счастье

всегда соседствует с разлукой, смертью, с «чем-то», мешающим ему во всех

чеховских пьесах.

Чеховские драмы пронизывает атмосфера всеобщего не благополучия. В них

нет счастливых людей. Героям их, как правило, не везет ни в большом, ни в

малом: все они в той или иной мере оказываются неудачниками. В «Чайке»,

например, пять историй неудачной любви, в «Вишневом саде» Епиходов с его

несчастьями — олицетворение общей нескладицы жизни, от которой страдают

все герои.

За редким исключением - это люди самых распространённых профессий:

учителя, чиновники, врачи и т.д.. То, что эти люди не выделены ничем,

кроме того, что их жизнь описывает Чехов, позволяет считать, что жизнью,

которую ведут герои Чехова, живёт большинство его современников.

Новаторство Чехова – драматурга заключается в том, что он отходит от

принципов классической драмы и отражает драматическими средствами не только

проблемы, но и показывает психологические переживания героев. Чеховская

драматургия покорила театральную сцену почти всех стран мира. И в нашей

стране нет крупного художника театра, кино, который не называл Чехова в

числе своих учителей. И в подтверждение этому на занавесях МХТа

изображена Чеховская “Чайка”.