Жуковский

Жуковский

Сопоставительный анализ баллад В.А. Жуковского

«Людмила» и «Светлана».

Данные две баллады – замечательный пример того, как различно можно

представить один сюжет, оставляя, тем не менее, произведения

взаимодополняющими, хотя они могут читаться и как самостоятельные. В обоих

произведениях мотив мертвого жениха является основным, но несет различную

смысловую нагрузку. На такой вывод наталкивает уже сама форма произведений,

место этого сюжета в общей композиции: в "Людмиле" мертвый жених, увозящий

девушку за собой в могилу – реальность, в "Светлане" – сон, не влияющий на

действительность. Т.е. композиционно рассматриваемый сюжет в «Людмиле» -

основной и единственный, в "Светлане" – примерно рассказ в рассказе, и

рассматривать его в отрыве от всей баллады не следует. Но, тем не менее,

даже если мы проследим образы только этой сюжетной линии, оставив

«реальный» план «Светланы» и обратившись только ко сну героини, и сравним

их с образами, появляющимися в «Людмиле» (с момента приезда жениха), то

даже на уровне символов почувствуем различное настроение двух переводов

одной немецкой баллады. И там, и там, казалось бы, обстановка не из

приятных: «мрачный лес», ночь, престранное поведение жениха (в "Людмиле" он

говорит загадками о своем «уединенном доме», в "Светлане" вообще «бледен и

унылый»). Но в "Светлане" появляется «голубочек белый», классический символ

чистоты, и читатель уже понимает, что участь Светланы не будет так

печальна, как Людмилы. По роли «голубочка» в происходящем (лишает силы

угрожающего девушке мертвеца) легко можно заключить о его противоположности

силам тьмы, представленным в образе мертвеца, и о близости к богу, об

ангельской его природе (ведь он появляется именно для спасения девушки, и

он гораздо могущественнее мертвеца). Соответственно, Бог и вообще проблема

божественной предопределенности играют не последнюю роль в балладах, но,

если Светлана сталкивается с силами и света, и тьмы, причем сама она ближе

к свету, то Людмила практически по доброй воле отдается во власть Дьяволу.

К тьме (в Ад) Людмилу ведет непокорность, противопоставление себя Создателю

(здесь я употребляю «Создатель» в прямом смысле – тот, кто создал мир,

людей, и, естественно, распоряжается судьбами живущих, т.к. именно при

таком раскладе абсолютно ясна бессмысленность требований). Бог в этой

балладе ("Людмила") не появляется, но его присутствие ощущается настолько,

что можно даже обрисовать этот образ: во-первых, он, согласно христианской

религии, «правосуден», а во-вторых, «зла не творит». Он в любом случае на

стороне человека: Людмила сама выбирает себе путь: «Расступись, моя могила;

гроб, откройся; полно жить», обосновывая свой выбор: «с милым вместе –

всюду рай», и Бог идет ей навстречу – он милосерден и (хотя, возможно,

здесь я слишком человек XX века) верит в людей. Перед нами переосмысление

понятий Рая, Ада, Бога человеком в сиюминутном страстном порыве: «Что,

родная, муки ада? Что небесная награда? С милым вместе – всюду рай; с милым

розно – райский край безотрадная обитель. Нет, забыл меня спаситель!» -

налицо разница между человеческим и божественным понятием о счастье. Если

божественное счастье – категория абсолютная, то требуемое Людмилой –

сиюминутное. Это осознает мать Людмилы, не ослепленная страстью: «Дочь,

воспомни смертный час; кратко жизни сей страданье; Рай – смиренным

воздаянье, Ад – бушующим сердцам», - и дает дочери разумный совет: «Будь

послушна небесам». Людмила, уже сделав выбор (хотя, по-видимому, не совсем

понимая, чего требует: судя по дальнейшим событиям, она хотела видеть

живого жениха рядом с собой в мире живых, а не себя умершей рядом с

мертвым), не слушает мать, и в итоге остается с любимым. Трудно сказать

однозначно, раскаялась ли Людмила в своих безрассудных желаниях, увидев

милого в гробу, хотя вид его был ей «страшен», но что Бог сожалеет о ней,

можно заключить с уверенностью: когда Людмила, каменея, «пала мертвая на

прах», в небесах раздаются «стон и вопли». Печаль о попавшей в Ад по своему

безрассудству душе – так мне представляется этот «стон», а что душа Людмилы

попадает в Ад, где обрекается на вечные муки, с известной долей истины

можно заключить из «визга и скрежета под землею». Финальный хор «усопших из

могил», исходя из сказанного, можно интерпретировать как свидетельство о

том, что Бог идет навстречу человеку: «Твой услышал стон творец». Смерть

Людмилы («час твой бил, настал конец») не божественное наказание за ропот

на создателя, но результат исполнения желания Людмилы и, следовательно,

аргумент в пользу тезиса «смертных ропот безрассуден». Итак, человек вправе

решать, но его решения безрассудны и обрекают его на вечную муку, тогда как

судьба, данная богом, ведет к абсолютному счастью. Баллада "Светлана",

являясь продолжением темы, подтверждает этот вывод, причем в свете моей

интерпретации «Людмилы» вывод Жуковского: «Лучший друг нам в жизни сей вера

в провиденье. Благ зиждителя закон: здесь несчастье – лживый сон; счастье–

пробужденье», - обретает не только прямой смысл, вытекающий из сюжета

баллады "Светлана", но и широкий скрытый. Так, «вера в провиденье» не

обретает мотивировки в сюжете этой баллады: «белый голубок» не проявление

божественного милосердия, т.к. он появляется и спасает героиню в ее сне, а

собственно сюжет (гадание – дурной сон – свадьба) не дает простора для

характеристики божественного промысла. Но, зная первый перевод «Леноры» -

"Людмилу", мы легко связываем «веру в провиденье» с неверием и желанием

решать самой свою судьбу Людмилы, и так или иначе делаем выбор в пользу

судьбы, данной Богом, понимая бессмысленность человеческих решений в

глобальных вопросах жизни и смерти (хотя за человеком, бесспорно, остается

право выбора). Далее – в свете "Людмилы" строки «здесь несчастье – лживый

сон; счастье - пробужденье» являются не просто кратким повторением сюжета,

но приобретают символический смысл: жизнь земная с ее бедами как сон, а

жизнь после смерти в раю как пробуждение. Т.е. обречение души Людмилы на

муки является закономерным, т.к. она сама выбирает суетное, мгновенное, тем

самым перечеркивая для себя вечное. Что до образа Светланы, то он в связи с

темой судьбы представляется бледнее образа Людмилы, скорее как дополнение к

последнему. "Светлана" как бы выражение истины о том, что что бы не

случалось, в итоге все будет благополучно; эта баллада уже оптимистического

характера.

Итак, исходя из всего сказанного, баллады следует скорее рассматривать как

взаимодополняющие, а не самостоятельные произведения, а основным конфликтом

следует считать не конфликт между человеком и Богом, но внутренний конфликт

человека между разумом, верой, с одной стороны, и спонтанным чувством, с

другой.. Основной проблемой произведений является проблема самостоятельного

выбора личности.

Оценивая баллады с позиции наличия в них канонических элементов, мы

обнаружим, что Жуковский придерживался правил. В обеих балладах есть четко

выраженный сюжет, диалоги (в "Людмиле" между героиней и женихом, героиней и

матерью; в "Светлане" между девушками в экспозиции), монологи героинь,

рефрены: в "Людмиле" это строки «Светит месяц, дол сребрится, мертвый с

девушкою мчится; путь их к келье гробовой. Страшно ль, девица, со мной?»,

«Близко ль, милый? Путь далек» и др., в "Светлане" – «бледен и унылый». В

обеих балладах основной сюжет сопровождается картинами природы, отражающими

настроение героинь.